Марина Влади на страницах своих воспоминаний писала: «Всю свою жизнь ты разыгрываешь некое тихое помешательство, чтобы скрыть глубокий внутренний разлад. Ты каждый день маскировал отчаянье шутками… Твое мужество тем более велико, что никто тебя не поддерживает — твои близкие отказались от тебя, мучают тебя и предают. И твои стихи, полные скрытого смысла, здорово их раздражают».

Удивительно, но почти то же самое писала о своем муже — Олеге Дале — его жена Елизавета: «К моменту нашего знакомства в 1969 году Олег считал себя бродягой и дом не любил. Жилось ему дома трудно и неуютно. В семье его не понимали и не одобряли. Вообще он удивительным образом не походил ни на кого из родственников».

Воистину гениальные люди никогда не бывают понимаемы своими ближайшими родственниками!

Нежелание Высоцкого вступать в полемику с западными журналистами было продиктовано прежде всего тем, что он не хотел осложнять свои и без того сложные отношения с официальными советскими властями. Перспектива стать невозвращенцем Высоцкого не прельщала. Хотя, с другой стороны, в том же Нью-Йорке Высоцкий жил в доме не кого-нибудь, а самого Михаила Барышникова. Перед поездкой в Америку бдительные чекисты вызвали Высоцкого к себе и спросили: «Если вдруг вы встретитесь там с Барышниковым, то как будете себя вести?» «Так же, как в Ленинграде, он же мой друг», — ответил Высоцкий.

Год назад Владимир Высоцкий посвятил своему другу Михаилу Барышникову песню «Гранд-опера лишилась гранда».

Старавшийся на людях казаться бодрым и здоровым, наедине с собой Высоцкий по-прежнему терзался своим многолетним недугом. Даже в Америке он не мог долго находиться без привычного допинга. Встретившийся с ним у Михаила Барышникова Павел Леонидов вспоминал те январские дни:

«— Ты хочешь? — Володя идет куда-то в глубь квартиры.

— Я — не хочу, больше никогда не захочу, — говорю я, смотрю ему в спину и думаю, что часа через два-три он будет готов.

Слышу, как в коридорчике перед кухней открывается дверь холодильника, слышу позвякивание горлышка бутылки о стакан — руки трясутся, и бульканье жадное…

Володя сидит с закрытыми глазами и вслушивается в происходящее с ним.

— Тоска какая! — Он это простонал тихо-тихо. — Такая тоска, и от питья тоска, и от непитья тоска, зажигаюсь, только когда ночью нападу на новую песню. Даже петь становится неинтересно. Я Марину люблю… и не люблю, но не в том смысле, что не люблю, как это обычно бывает, а моя любовь к ней больше не спасает ни от чего, а раньше — спасала.

Сейчас — не за что ухватиться. Сыновья, и они не могут ничего изменить, знаешь, какая-то подвешенность на чем-то гнилом, на чем-то, что в любую секунду может оборваться, и ты грохнешься… Всмятку».

Гастроли Владимира Высоцкого по Америке завершились раньше положенного срока: 28 января услужливый работник советского посольства сообщил Высоцкому о том, что его гастроли в США закончены и обратный билет на родину ему уже куплен. Отменив шесть запланированных концертов, Высоцкий сел в самолет и улетел в Москву, заработав на 14 концертах 38 тысяч долларов. Правда, все эти деньги он отдал Марине Влади, в те же дни проходившей лечение в США.

Пока Владимир Высоцкий колесил по дорогам Америки и Канады, на его родине вокруг его имени сгущались тучи. В Театре на Таганке близилась дата премьеры спектакля «Преступление и наказание». Свидетель тех событий В. Смехов вспоминает: «В январе 1979 года, когда Володя продлил свое пребывание в США с концертами, а на Таганке без него «Преступление и наказание» уже шел на выпуск, меня вызвал Любимов. Разговор был тяжелый:

— Я прошу тебя, Вениамин, сегодня же возьми роль Свидригайлова и давай активно в нее входи…

— Как это? Володя приедет и…

— Не надо мне про Володю! Надоели его штучки и заграничные вояжи! Бери роль и работай!

…Я еле отговорился: сказал, что смогу глядеть в текст роли только тогда, когда смогу глядеть ему, Высоцкому, в глаза. При нем — это одно дело, а за его спиной — другое. На это было резко отвечено: мол, он же просил у меня твоего Воланда! На это я: да, но я плохо репетировал, и это было вначале, и вообще все об этом знали… Хотя, конечно, Юрий Петрович, если как человек я против, то как солдат я готов подчиниться приказу командира… Хитрость удалась, ибо покушаться на чужую свободу, видимо, не было в правилах создателя Таганки…»

В те же дни, когда Любимов готовил замену Высоцкого в спектакле по роману Ф. Достоевского, должна была решаться и судьба литературного альманаха «Метрополь», на страницах которого были представлены и поэтические произведения Владимира Высоцкого. 17 января Василий Аксенов и Виктор Ерофеев принесли копию сборника для обсуждения в Московскую писательскую организацию. Но не надо было быть большим знатоком нравов, что царили тогда в обществе, чтобы заранее предсказать реакцию высоких литературных начальников на инициативу нескольких литераторов издать собственными силами неподцензурный сборник. Естественным ответом на эту инициативу был категорический отказ.