Белая упряжка рванула с места. Старик обернулся. На тонких его губах мелькнула холодная усмешка.

Мы с Геутваль молчаливо стояли у порога яранги до тех пор, пока последняя нарта не скрылась за лесистым увалом…

— Ну, Геутваль, снимай скорее яранги, удирать будем!

Я побежал будить Вельвеля. Нельзя было терять ни минуты. Втроем быстро свернули лагерь, пригнали ездовых оленей. Через час наш легкий караван несся вверх по Белой долине, в противоположную сторону, по следам ушедшего табуна. Только тут Вельвель сообразил, что случилось. Он ехал хмурый и злой.

В сумерки нагнали табун. В глухом распадке как ветер налетела легковая нарта Тынетэгина. Юноша спустился с ближнего увала, где устроил, видно, сторожевой пост. Соскользнул с нарты и, не выпуская поводка, в волнении закурил трубку.

— Гык! Давно ждем вас, Костя совсем не спит…

— Как олени?

— В Большом распадке, — махнул в сторону увала Тынетэгин, — совсем смирные стали…

Наше появление всполошило лагерь. Из палатки выскочили Костя, Гырюлькай, Ранавиаут, Эйгели. Костя окинул быстрым взглядом караван.

— Молодец, Вадим! — тискает он меня в могучих объятиях. — Собирался уже ехать на выручку.

— Едва догнали вас… далеко увели табун…

— Ах ты, чертенок! — обрадовался Костя, увидев Геутваль. — Сберегла Вадима?!

На шум подъехал Илья, дежуривший у стада. Все собрались вокруг. Снова сошлись вместе — маленький, непобедимый отряд. Лишь Вельвель сумрачно стоял у своей упряжки, не разделяя общей радости.

Яранги решили не расставлять, повесили на шестах одни пологи. На рассвете — уйдем с табуном дальше… Утром мы обнаружили исчезновение Вельвеля. Это встревожило нас: через несколько часов Тальвавтын узнает о нашем скрытом маневре.

В путь собрались быстро. Табун гнали ускоренным маршем, почти не останавливаясь на кормежку. В этот день сделали особенно большой переход, достигнув того перевала, откуда мы с Костей впервые увидели Главное стойбище Пустолежащей земли.

Теперь Тальвавтын не опасен. Вряд ли он решится беспокоить стельных важенок утомительным маршем. Да и нам двигаться дальше такими стремительными переходами нельзя: погубим приплод.

На общем совете решили устроить отдых. Расположились у перевала комфортабельно — поставили две яранги с пологами, сдвинули вокруг нарты, добыли льда на промерзшей до дна речке, напилили и нарубили дров из привезенного сухостоя. Костя торжественно поставил у яранги шест с красным флагом — символ нашей полной независимости.

— Настоящий форт получился! — восторгался Костя. — Голыми руками не возьмешь…

— Только пушек не хватает, — съязвил я.

Но все таки на соседней возвышенности выставил сторожевой пост.

Олени Спокойно копытили снег на пологих гривах Белой долины, украшая тонким кружевом следов девственные склоны.

Дежурили у стада в три смены. Я выходил с Геутваль, Костя с Гырюлькаем, Танетэгин с Ранавиаут. Илья помогал ночной смене. В дежурство один объезжал табун на легковых нартах, другой безотлучно находился на сторожевом посту, обозревая окрестности и широкую тропу, пробитую табуном во время отступления.

Распорядок был твердый, как в армии. Всем это очень нравилось. Работали с увлечением. Особенно охотно несли сторожевую службу Геутваль и Тынетэгин…

Ночью в пологе я, сквозь сон услышал близкий выстрел.

— Р ра рах! — тревожно повторило эхо в горах.

Не успел проснуться, как Геутваль затормошила меня в темноте.

— Винтовка Тынетэгина стреляла, просыпайся скорее!

Девушка быстро зажгла светильник, принялась будить Костю, Гырюлькая. В пологе поднялась суматоха. Геутваль заряжала винчестер, Костя, чертыхаясь, натягивал торбаса, Гырюлькай лихорадочно одевался.

Мы с Костей выскочили из яранги. К нам бежал Тынетэгин, затормозивший упряжку у кораля из нарт.

— В кого стрелял?! — крикнул Костя,

— Спящих в пологе разбудить хотел: Тальвавтын едет…

— Один?!

— На беговой упряжке.

Из морозного тумана вынырнула белая упряжка. Олени как вкопанные остановились рядом с упряжкой Тынетэгина.

— Какомэй! Далеко убегали… — вместо приветствия насмешливо проговорил Тальвавтын.

— Твои табуны близко подошли, — резко ответил Костя.

Тальвавтын нахмурился, угрюмо посмотрел на Костю и Дерзко сказал:

— Мои пастухи плохо оленей стерегли.

Я пригласил Тальвавтына в полог. Беседа не клеилась. Костя сидел у чайного столика хмурый, закипая бешенством. Тальвавтын молчаливо курил длинную трубку.

— Экельхут, главный шаман, разговаривал с духами, — вдруг сказал старик. — Большая беда будет. Нельзя вам кочевать дальше в горы: погибнут олени, надо обратно к границе леса уходить…

Тальвавтын замолчал ненова погрузился в раздумье.