— Тебе же говорили достаточно ясно, что на рассвете ты должен быть готов к этому, но ты нас высмеял. Утро еще не занялось, а ты уже изменил свое мнение. Поэтому я могу рассчитывать и на другие перемены — я тебе не верю. Я полагаю, что за твоими словами скрывается какая-то хитрость, и дам сигнал: пусть начнется бой.

— Подожди, хоть немного еще подожди, послушай, что я скажу тебе!

— Говори, но только быстрее! У меня нет желания бесполезно тратить с тобой время.

— Есть ли гарантия, что вы пощадите моих воинов, когда они сложат оружие, и смогут ли они снова получить свободу?

— Скажу прямо: такая возможность есть.

— А мне тоже сохранят жизнь и выпустят на свободу?

— Это гораздо труднее. Твои люди менее виновны, чем ты. Твои злодеяния так велики, что для твоего спасения должно произойти нечто чрезвычайное. К тому же Сильный Бизон не помилует тебя ни в коем случае, ни при каких условиях. К нему ты можешь просто не обращаться.

— А к тебе и Виннету?

— Ну, это надо подумать. Возможно, что-то получится.

— Возможно, всегда — только возможно! Кончай скорее, перестань меня томить! Если ты произносишь слово «возможно», то должен и думать об этой возможности!

— Это, конечно, верно. Я хотел бы знать всю правду, всю подноготную о твоих связях с теми бледнолицыми, которых зовут Мелтоном и Уэллером, о том, почему по их желанию ты совершил нападение на асиенду Арройо, о том, какие намерения у них относительно белых переселенцев. Готов ли ты все это мне рассказать?

— А ты готов спасти меня за мои откровения?

— Если это будет в моих силах, то да.

— Тогда я расскажу тебе все, что ты хочешь знать.

— Хорошо! Стало быть, я стану задавать тебе вопросы, на которые ты будешь отвечать в строгом соответствии с истиной, а потом…

— Не сейчас, не сейчас! — живо прервал он меня. — Теперь для этого нет времени. Если проснется еще кто-нибудь из моих воинов, то вряд ли он поведет себя так же спокойно. Если он поднимет шум, то проснутся остальные, а тогда ваши воины начнут в них стрелять.

— Пожалуй, это верно!

— А если мимбренхо увидят кровь, то будет намного труднее, чем сейчас, спасти нас, если это вообще окажется возможным!

— В этом я тоже убежден, — хладнокровно заметил я.

— Поэтому торопись! Прежде всего постарайся предотвратить кровопролитие! Потом я тебе все расскажу. Клянусь тебе!

— Твоей клятве я поверю только в том случае, если ты подтвердишь ее трубкой мира.

— Но у нас на это нет времени! Трубку мира мы можем раскурить позже!

— Вполне возможно, но сейчас я могу лишь с большим трудом тебе поверить. Подумай, как тяжело мне будет добиться твоего освобождения, когда Сильный Бизон станет противиться этому изо всех сил!

— А ему и знать не надо, что ты ночью развяжешь нам путы.

— Хм! Может быть, так я и сделаю, потому что, будучи христианином, чувствую глубокое отвращение к смерти даже самого злостного своего врага.

— Тогда поспеши, не заставляй меня больше ждать! Не надо больше слов! Поторопись.

Он оказался куда более торопливым, чем я это предполагал; пришлось несколько сдержать его порыв:

— Но прежде я должен совершенно определенно знать, на что мне можно рассчитывать. Ты хочешь, чтобы я тайно выпустил тебя и твоих людей, а за это обещаешь, что они сдадутся потом добровольно? Правильно ли я тебя понял?

— Ну, ясное дело!

— Ты еще должен рассказать мне возможно подробнее всю правду о тех двух бледнолицых, чтобы я смог разобраться во всех их планах?

— Да, клянусь тебе в этом! Однако я хочу, чтобы и ты сдержал свое слово! Ты в самом деле освободишь нас?

— Я всегда держу слово.

— Тогда мы договорились, и теперь ты можешь прямо приступить к действиям, чтобы предотвратить убийство моих воинов.

— Я сделаю это, но только при том условии, если у тебя нет тайных мыслей.

— Моя душа свободна от всяких коварных мыслей. Спаси же нас!

— Тогда иди к Сильному Бизону и Виннету, скажи им, что ты хочешь отправить к своим воинам посыльного с приказом.