— Они уехали в Париж, — сказал я ему. — Не беспокойся.

Мы прошли по улице Доктора Дордена. Малолитражка Анни стояла на месте.

В столовой — никого, в кухне тоже. И в гостиной. На втором этаже — комната Анни пуста. Комната маленькой Элен тоже. И Матильды, там, в глубине двора. Мы вошли в комнату Белоснежки, вдруг она взяла и вернулась. Нет. Будто бы никто никогда и не жил в этих комнатах. Из окна нашей спальни я смотрел вниз на малолитражку Анни.

Тишина в доме наводила на нас страх. Я включил радио, мы съели два яблока и два банана, оставшихся в корзинке на буфете. Я открыл дверь в сад. Маленький зеленый автомобильчик по-прежнему стоял посреди двора.

— Подождем их, — сказал я брату.

Время шло. Стрелки часов кухонного будильника показывали без двадцати два. Мне пора было возвращаться в школу. Но я не мог оставить брата одного. Мы сидели друг против друга за нашим обеденным столом. И слушали радио.

Мы вышли из дома. Малолитражка Анни была на месте. Я открыл дверцу и сел на переднее сиденье, на свое обычное место. Посмотрел, что лежит в ящике для перчаток, и обыскал заднее сиденье, Ничего. Только пустая пачка из-под сигарет.

— Пойдем прогуляемся до замка, — сказал я брату.

Было ветрено. Мы шли по улице Доктора Дордена. Мои одноклассники уже сели за парты, и учитель заметил мое отсутствие. Мы шли, и тишина вокруг нас становилась все плотнее и плотнее. В ярком солнечном свете и улица, и дома на ней казались покинутыми.

Ветер тихо шевелил высокую траву на лужайке. Мы вдвоем сюда никогда не приходили. Замурованные окна замка сейчас, как и вечерами, когда мы возвращались из леса с Белоснежкой, вселили в меня ту же тревогу. Тогда фасад замка казался нам мрачным и угрожающим. Как и сейчас, в самый разгар дня.

Мы сели на каменную скамью, ту самую, где сидела Белоснежка и маленькая Элен, когда мы штурмовали сосны. Обступившая нас тишина была невыносимой, и я попытался сыграть что-нибудь на губной гармошке, подаренной Анни.

Еще издали мы увидели на улице Доктора Дордена черный автомобиль, припаркованный у нашего дома. За рулем сидел какой-то человек; высунув ногу из открытой дверцы, он читал газету. Перед нашей входной дверью навытяжку стоял полицейский, без головного убора. Он был молод, белокурые волосы его были коротко острижены, а большие голубые глаза смотрели в пространство.

Он вздрогнул и, вытаращив глаза, посмотрел на нас с братом.

— Что это вы тут делаете?

— Это мой дом, — ответил я ему. — Что-нибудь случилось?

— Да, и это очень серьезно.

Я испугался. Но у него голос тоже немного дрожал. Из-за угла улицы выполз грузовичок с крюком. Полицейские спрыгнули на землю и подцепили малолитражку Анни. Потом грузовичок тронулся и медленно поехал по улице Доктора Дордена, потащив за собой малолитражку Анни. Именно это больше всего потрясло и ранило меня.

— Это очень серьезно, — сказал он. — Входить вам нельзя.

Но мы вошли. Кто-то звонил по телефону в гостиной. В столовой смуглый человек в габардиновом плаще сидел на краю обеденного стола. Он увидел нас с братом. Подошел к нам.

— А... Это вы... дети? — И повторил: — Так это вы — дети?

Он повел нас в гостиную. Человек, говоривший по телефону, положил трубку. Он был маленького роста, широкоплечий, в черной кожаной .куртке. Как и тот, другой, он проговорил:

— А... Это дети... — И сказал человеку в габардиновом плаще: — Тебе придется отвезти их в комиссариат Версаля... Париж не отвечает...

Это очень серьезно, сказал полицейский с большими голубыми глазами. Я вспоминал листочек, который маленькая Элен хранила в своем бумажнике: «ВОЗДУШНАЯ ГИМНАСТКА ЭЛЕН ТОШ ПОЛУЧИЛА СЕРЬЕЗНУЮ ТРАВМУ». Я пошел за ней, чтобы увидеть, как она ходит. Она не всегда так хромала.

— Где ваши родители? — спросил смуглый человек в габардиновом плаще.

Я думал, что ему ответить. Слишком сложно было все объяснять. Именно это и сказала мне Анни в тот день, когда мы вместе были у директрисы школы Жанны д'Арк и она назвалась моей матерью.

— Ты не знаешь, где ваши родители?

Мама гастролировала со своей пьесой где-то в Северной Африке. Отец был в Браззавиле или в Банги, а может быть, и еще дальше. Это было слишком сложно.

— Они умерли, — сказал я ему.

Он вздрогнул. Нахмурив брови, он посмотрел на меня. Похоже было, что он вдруг меня испугался. Человечек в кожаной куртке тоже уставился на меня с открытым ртом и недоумением в глазах. В гостиную вошли двое полицейских.

— Продолжаем обыскивать дом? — спросил один из них у смуглого человека в габардиновом плаще.