— Выходит, умеют русские действовать на поприще бизнеса?

— Почему русские? В этой системе полный интернационал.

— На будущее я стану иметь это в виду, — сказал Дэвис, — но сейчас для нас связь с любой системой опасна. Слишком велики ставки, чтобы рисковать. Поэтому ищите диких дельцов. Новичков. Вы меня понимаете?

— Предельно, мистер Дэвис.

— Как видите, задача такая, что решить ее можете только вы, пан Казимир.

Щепаньский довольный засмеялся.

— Вы меня захваливаете, мистер Дэвис.

— Лишь констатирую правду. Кто в этой стране, кроме вас, за два дня может раздобыть советское авто и документы на него? Я таких не знаю.

— Мне лестно и в то же время обидно, мистер Дэвис. В этой стране давно выросли новые замечательные специалисты, неужели вы их проглядели?

— Вовсе нет, пан Казимир. Просто я консерватор и на крутых поворотах отдаю предпочтение проверенным партнерам.

Щепаньский склонил голову.

— Благодарю вас. И, если позволите, еще один вопрос… Хозяева машины и документов должны… исчезнуть?

— Пан Казимир! — американец всплеснул руками и укоризненно покачал головой. — Зачем же так натуралистично? Давайте сформулируем более мягко. Допустим, так: эти люди не должны предъявить кому-либо претензий на свои утраченные права и собственность ни в настоящем, ни в будущем.

— Прекрасно. Мы поняли друг друга, мистер Дэвис!

В тот день над Варшавой неожиданно прогремел гром. И сразу хлынул ливень. Огромная черная туча надвинулась на город со стороны Соколова, прошла над Охотой, Мокотовым, закрыла небо над Лазенками, Маршалковской, одним краем коснулась Старого Мяста и ушла за Вислу.

Дождь вымыл, освежил город и так же внезапно окончился. Снова засветило солнце, зачирикали примолкшие было воробьи.

Бронзовый Фредерик Шопен, сидя в кресле вечности в Лазенках, бесстрастно взирал на шумный город, кружившийся в вихре злотых и долларов между продажами и покупками.

По влажной аллее парка в Лазенках вялым, неторопливым шагом двигались двое. Один — высокий, худой, в потертых джинсовых брюках, в белой майке с этикеткой «Столичной» водки во всю грудь. Второй — ростом пониже, но такой же худой, изрядно потрепанный жизнью. Он косолапил и ежеминутно вытирал мятым платком блестевшую глянцем лысину. Из-под серого, видавшего виды пиджака выглядывала на свет такая же, как у высокого, майка с водочной этикеткой.

Элегантный поляк в широкополой техасской шляпе, в тени полей которой серебрились виски, шел им навстречу, держа в руке свернутый черный зонтик-тросточку. Поравнявшись с мужчинами, он коснулся пальцами края шляпы.

— Здравствуйте, панове. Вы из Союза? Я не ошибся?

Узнать русского в Варшаве совсем не сложно, и поляк не ошибся.

— Что там у вас новенького со вчерашнего дня? — спросил он с интересом и тонкой иронией одновременно.

— Что нового? — повторил вопрос лысый и ощерил зубы в улыбке. — Президент.

Поляк удивленно вскинул брови.

— Что, неужели Эльцын?

— Горбачев.

— Не понял, панове. Что же тогда изменилось?

— Изменился Горбачев, пан…?

— Ольшанский, — подсказал поляк.

— Так вот, пан Ольшанский, президент Горбачев у нас постоянно меняется в лицах. Утром он Генеральный секретарь и первый коммунист мира. Вечером — ни тот, ни другой. Поначалу всех зовет за собой на ставропольский путь, потом вдруг один сворачивает на польский…

— Не понял, панове, — в голосе поляка прозвучала обидчивая настороженность. — Что вы имеете в виду под польским путем?

— А то, что Горбачев идет к чертовой матери вслед за вашим паном Карусельским.

— Ярузельским! — догадался поляк и громко захохотал. — Вы веселые люди, панове. С вами и выпить не грех. Нет ли у вас случайно бутылочки? Я куплю. Одну, две… Ящик… десять ящиков…

Русские понимающе засмеялись.

— А если нет? — спросил высокий.

— Тогда снимите рекламу, — сказал поляк, тыча пальцем в майку.

Минуту спустя они уже торговались. Поляк сбивал цену, русские старательно ее удерживали.

— Тридцать тысяч злотых, — настаивал лысый, стремясь загнать цену бутылки на астрономическую высоту.

— Двадцать, — гнул свое поляк.

— Двадцать семь. Это окончательно.

— Двадцать три или мы разошлись. Всему есть разумный предел. У нас говорят — сошлись на базаре два дурака: один дорого просит, другой дешево дает. Вы — первый. Себя ко вторым причислять не стану. Вам предложена нормальная цена за весь товар сразу. Такое не часто подваливает. Вы упускаете свою удачу. До видзення, панове.