Для нее кабинет великого ученого был как «храм психологии». Однако кабинет оказался очень обыденным, как и сам разговор со Скиннером, по крайней мере, поначалу.

«Потом он попытался притронуться к моим ногам, — продолжает Грэндин. — Я была в шоке. Я не была сексуально одета, я всегда одевалась консервативно, и это было последнее, чего я ожидала». Она помнит, как сказала ему: «Можете смотреть на них, но трогать их нельзя».

Однако не все профессора, которые ей встречались, оказывались такими придурками. Невролог Оливер Сакс, чье революционное описание людей с неврологическими видами инвалидности породило целое поколение работ в этой области, впервые представил ее международной аудитории в конце 1980-х годов. Он активно рекламировал ее первые книги за их уникальный взгляд изнутри на таинственную категорию расстройств, которая встречается у одного из 166 людей. Многие сочувствующие ученые задаются вопросом, сколько аутистов потенциально смогут, как и Грэндин, занять высокие посты в университетах.

Несколько лет назад один из ведущих британских специалистов по аутизму Кембриджского университета, Саймон Барон-Коэн, а также математик Ян Джеймс из Оксфордского университета, заняли первые полосы газет, утверждая, что, по меньшей мере, три особенности личности Альберта Эйнштейна и Исаака Ньютона — фанатичная приверженность специфическим интересам, трудности в социальных отношениях, значительные проблемы в коммуникации — предполагают, что оба они были аутистами. Барон-Коэн также известен своими научными работами, которые доказали, что стереотипное, даже навязчивое поведение у таких людей на самом деле является их естественной «комнатой отдыха» и способом снять стресс.

Грэндин с этим не спорит, хотя она отмечает, что, по иронии, аутистам было гораздо проще в те дни, когда об этом расстройстве ничего не знали. В те времена у одаренных аутистов было больше возможностей занять посты в университетах, в отличие от современных, более формальных времен.

Если говорить об Эйнштейне, то живи великий физик в наше время, его личные «странности» помешали бы ему поступить в университет, а это поставило бы крест на всех его дальнейших публикациях. В результате, прошлое столетие могло бы лишиться одного из самых могучих ученых умов.

«Как, — спрашивает она, — простой клерк из бюро патентов, а именно им был Эйнштейн в то время, смог бы опубликовать революционную статью в научном журнале в 2005 году? Я не думаю, что это возможно. Если бы Эйнштейн жил в наше время, то он бы работал курьером или кем-то вроде этого, а не разрабатывал бы свои теории».

Нужны еще доказательства? «Посмотрите на меня, — добродушно продолжает она. — Я смогла учиться в медицинской школе, никаких проблем. Но смогла бы я поступить в нее в наши дни — вы знаете, экзамены по алгебре, арифметике, химическим уравнениям? Я так не думаю. И в то же время я — ведущий специалист США в том, что касается людей с аутизмом. О чем это вам говорит?» Ее беспокоит, что большинство людей с аутизмом, вероятно, терпят неудачу в академической среде.

Конечно, это не так в случае с Грэндин. Она, по своим собственным словам, рада быть ребенком 1950-х годов, которую научили пожимать руки, правильно сидеть за столом и в целом следить за манерами. «Теперь такому уже не учат», — говорит она.

Другая особенность ее эры в том, что детей с тяжелым аутизмом запирали в психиатрических клиниках, но детей с легкими формами аутизма «превращали» в социальные существа. И хотя она совсем не хочет, чтобы аутичных детей держали взаперти, в последнем случае она не видит ничего плохого. Точно также в начальных школах в 1950-х годах делался большой акцент на труде — работа по металлу, по дереву и тому подобное. «Эти вещи аутичные дети часто могут делать хорошо».

Грэндин, тем не менее, справляется с куда большей нагрузкой, чем большинство ученых. «Когда я впервые начала писать статьи, то я очень нервничала, но уже не так сильно. Преподавание я тоже освоила без проблем». Каждый семестр она обучает около 60 студентов, читает лекции о содержании скота и дизайне оборудования, также она находит наставников для молодых людей с такой же инвалидностью.

Помимо работы в Университете Колорадо, ее ждет жесткая схема международных выступлений, презентаций ее книг, консультаций для мясоперерабатывающих заводов. Позднее в Нэшвилле она выступит перед целым залом журналистов, а также генетиков, эпидемиологов, педиатров, токсикологов и неврологов во время своего вдохновляющего, очень часто смешного, получасового выступления.

«Обычно у меня нет личной жизни», — признает антрополог с Марса. А как насчет эмоциональной жизни? «У меня эмоции как у 11-летней, — отвечает она спокойно. — Но я бы сказала, что у меня есть визуальная эмпатия, например, в случае 600-килограммового животного, прикованного и запертого. И я бы сказала, что у большинства нормальных людей очень слабое визуальное восприятие, когда дело касается таких вещей. Не как у меня».