Георгий Иванович пришёл в нашу школу, когда мы начали учиться уже в последнем, десятом класе. Это был небольшого росточка молодой мужчина, весьма плотного сложения, с пухлыми, очень румяными щёчками и очень живыми, колючими глазками. Удивительно энергичный и в разговоре, и в движениях, он на своих коротеньких ножках катился с быстротою хорошо пущенного кегельного шара, отчего и получил прозвище "Шарик". Георгий Иванович обладал неплохим чувством юмора, но вместе с тем не мог удержаться от обидных, язвительных замечаний. Мы признавали в нём хорошо знающего своё дело преподавателя, но как к человеку относились к нему с недоверием. Спустя несколько десятков лет, при очерёдном посещении Ялты, я узнал из слов одной нашей очень уважаемой учительницы Лидии Дмитриевны о том, что наши физик и химичка поженились и через несколько лет уехали из Ялты. Видимо, тот поцелуй был только началом зарождающихся более глубоких чувств.

В том, что интересы "Шарика" ограничивались не только преподавательской деятельностью, меня убедил ещё один любопытный случай. Как-то я опять забежал в физический кабинет за какими-то плакатами, но уже более осмотрительно вёл себя, учтя предыдущий опыт.

Георгия Ивановича я увидел у открытого окна, стоящим спиной ко мне и припавшим к прикреплённому на подоконнике школьному телескопу. Он услышал громкие шаги, обернулся, увидел меня и пошёл к одному из стендов, сказав, что сейчас найдёт два нужных плаката. Смотреть в телескоп всегда интересно, и я, ничего не подозревая, подошёл к окну, чуть погладил жёлтую латунную трубу телескопа и заглянул в окуляр. В первый момент я даже не поверил своим глазам. На балконе какого-то дома в полосатом шезлонге в лучах утреннего солнца нежилась очень красивая молодая женщина без каких бы то ни было признаков одежды на себе. Эта женщина была хорошо сфокусирована и занимала всё поле зрения телескопа. Я бы с великим удовольствием мог постоять у телескопа сколь угодно долго - так красиво и притягательно было это зрелище - но, услышав шаги, оторвался от окуляра и не успел даже сделать двух шагов навстречу "Шарику", идущему ко мне с плакатами. Он, конечно, заметил, чем я занимался в его отсутствие. Вид у меня был, вероятно, очень растерянный, да и он чувствовал себя не самым лучшим образом, но отступать обоим было некуда. Пожалуй, его положение было похуже моего, но в тот момент я этого не понимал. Как и следовало ожидать, он взял инициативу в свои руки и, непринуждённо улыбнувшись, каким-то очень доверительным тоном произнёс:

– Настраивал телескоп на малые расстояния и вдруг... Ну, вы сами видели... оказывается, интересные объекты можно наблюдать не только на небе, - и уже совсем деловым тоном добавил, - вот вам плакаты, развесьте. Я сейчас приду.

И эту тайну, как и предыдущую, я сохранил, ни с кем не поделившись неожиданным открытием.

С нашим другим физиком, Соломоном Исааковичем Кефели, которого заменил "Шарик", также более или менее регулярно случались какие-нибудь приключения, происходившие главным образом из-за крайней его рассеянности и неаккуратности. По национальности караим, Соломон Исаакович был уже в предпенсионном возрасте, неплохо знал свой предмет, но, отличаясь повышенной суетливостью и неоправданной раздражительностью, постоянно находил повод, чтобы кого-то в чём-то обвинить и разрядиться на нём, хотя ни на кого зла не держал и был, в общем-то, человеком добрым. Ходил он всегда перепачканным в меле - от брюк до лица. Ему ничего не стоило, вытерев тряпкой мел с доски, засунуть её к себе в карман. После этого он долго искал тряпку на полу, в ящичке с мелом, под столом, на подоконнике и ворчал на нас, думая, что кто-то из нас стащил её, пока не подскажут ему, откуда надо её достать. Иной раз вместо тряпки мог стереть запись с доски, вытащив носовой платок из кармана, после чего и носовой платок, и тряпка могли оказаться в одном и том же кармане... В конце урока, увидев, что брюки или пиджак запачканы мелом, начинал с них отряхивать меловую пыль, забыв, что руки запачканы ещё сильнее. Происходили и довольно смешные казусы, когда Соломон Исаакович забывал тот или иной термин, и мы всем классом впопад и невпопад помогали ему вспомнить его. Его рассеянность иногда не позволяла довести до логического конца некоторые простейшие физические опыты. Помню, как проходила демонстрация опыта по перетеканию жидкости в сообщающихся сосудах. Пока шла подготовка к опыту, все мы окружили стол и, прикасаясь руками то к одному, то к другому предмету, мешали ему наладить установку. В один из моментов Соломон Исаакович со словами: "Да не мешайте же вы мне!" схватил один конец резиновой трубочки, которую нужно было соединить с другой, и сунул её в свой карман. Когда всё было подготовлено, он попросил нас следить за уровнем воды в прозрачных цилиндрах и открыл краник. Мы только увидели, что в одном из цилиндров уровень воды оставался на месте, а в другом довольно стремительно начал уменьшаться. Соломон Исаакович и сам наблюдал всё это с не меньшим удивлением, чем мы, соображая, что бы это могло означать. Но тут кто-то крикнул: "Соломон Исаакович, у вас из кармана течёт вода!" Вытащив из кармана конец трубки с льющейся из неё водой, он некоторое время взирал на неё в крайнем изумлении, пока кто-то не догадался закрыть краник. Опыт завершился словом "Хулиганы!", и никакие заверения в том, что мы не виноваты и что трубку он сам по рассеянности засунул себе в карман, не были приняты во внимание. Было и смешно, и жалко нашего старого учителя.

Природа распорядилась так, что пора первых серьёзных увлечений противоположным полом приходится ко времени учёбы в старших классах школы. По своему опыту могу сказать, что чаще всего в этом возрасте желание встречаться с девушкой возникает не как следствие влюблённости, а как бы для самоутверждения, удовлетворения юношеского любопытства и просто из стремления не отстать от своих сверстников. Инициатива к заключению некоего соглашения между юношей и девушкой о "дружбе" могла исходить как с той, так и с другой стороны, и эта дружба в большинстве случаев прекращалась через какое-то время либо из-за пустячного недоразумения, либо когда у кого-то появлялся другой объект внимания. Как правило, трагических исходов на этой почве не было, но какие-то комические ситуации возникали.

Мы уже оканчивали восьмой класс, когда ко мне по-дружески обратился Иська Супоницкий с просьбой помочь ему наладить дружбу с Люсей Тетеревятниковой, которая, оказывается, ему очень нравилась, но она не воспринимала всерьез его предложения. В таких делах, естественно, у меня никакого опыта не было, но и отказывать своему товарищу в помощи я считал невозможным. И вот как-то, собравшись духом, я между уроками подошёл к Люсе и договорился с ней о свидании вечерком в городском саду. Люся знала, что я встречаюсь с другой девушкой, но всё же, чуть поколебавшись, согласилась. Когда мы встретились, я долго не мог приступить к сути предстоящего разговора, не зная, с чего начать такое деликатное дело, очень похожее на своеобразное сватовство. На некоторые мои наводящие вопросы Люся отвечала с дразнящей кокетливостью, чем приводила меня в замешательство. Она явно ожидала признания в моих симпатиях к ней и предложения дружить. Наконец после ряда безуспешных попыток плавно перевести разговор в нужное русло, я вынужден был прямо сказать ей о цели нашей встречи. Девушка, не ожидавшая такого подвоха, вначале несколько растерялась, но довольно быстро к ней вернулось прежнее игривое настроение, которое не располагало к серьёзной беседе. Она дала понять, что мой протеже не вызывает у неё никакого интереса и наш разговор бессмыслен. Чувствуя провал своей миссии, я попытался обратить её внимание на ряд очень положительных качеств своего друга, убеждая её не говорить сходу "нет", но все мои доводы ни на йоту не приближали к успеху. Удручённый такими плачевными результатами, я проводил Люсю домой и на следующий день всё рассказал Иське, испытывая перед ним нечто подобное чувству вины.

Прошло несколько месяцев, в течение которых мой друг позабыл о своих чувствах к Люсе и стал встречаться с другой девушкой из нашего же класса, но в моей жизни это свидание определило очень многое. Я всё чаще и пристальнее приглядывался к Люсе, находя в ней всё больше привлекательных черт. Помимо внешних данных мне нравилась в ней исключительная аккуратность, скромность, добросовестное отношение к учёбе и общественным обязанностям, спортивная подтянутость, математический склад ума и какие-то чисто женские качества, суть которых словами трудно определить, так как они недоступны пониманию на уровне привычного сознания. Я чувствовал, что я ей небезразличен. Мы стали встречаться, постепенно между нами возникли более глубокие чувства. Через пять лет мы стали мужем и женой. Этому способствовали и обстоятельства, в которых мы очутились: началась война, и мы, студенты, окончившие два курса Бауманского института, оказались в Москве отрезанными от своих родителей.

Спустя много лет после нашей женитьбы Люся рассказала мне, какие я ей говорил слова, когда уговаривал её дружить с Иськой. Оказывается, когда я исчерпал все аргументы, я ей сказал: "Ты не смотри на то, что он сам несколько шебутной парень, зато у него очень хорошие родители". Я совершенно не помнил этих своих слов, и мне было очень интересно представить себе, каким я глупым выглядел в тот момент в её глазах. Не очень склонная к шуткам Люся, тем не менее, в кругу наших самых близких друзей до сих пор не отказывает себе в удовольствии "поиздеваться" надо мной, вспоминая тот позорный случай в моей биографии.

Не удержусь, чтобы не рассказать ещё об одной любопытной истории. С тыльной стороны школы была невысокая оградка, которая отделяла территорию школы от соседнего двора с несколькими небольшими домами, в одном из которых жил мой друг по татарской школе Кемал. Мы с Кемалом по-прежнему были очень дружны, и я частенько перелезал через оградку, чтобы пообщаться с ним. Наступили последние недели учёбы в девятом классе перед летними каникулами 1938 года, а для Кемала перед выпускными экзаменами. Ведь я от него отстал на один год при переходе в русскую школу. Кемал собирался после окончания школы сдавать вступительные экзамены в Симферопольский Медицинский институт. Как-то раз при очередной нашей встрече Кемал мне показался очень возбуждённым, но на мой вопрос ничего не стал отвечать, показывая взглядом на маму и сестру, как бы говоря, что при них он не может ничего сказать. Когда мы вышли и удалились от дома на приличное расстояние, Кемал с заговорщическим видом поведал мне следующее. Две молодые женщины, приехавшие издалека, чтобы отдохнуть здесь пару-тройку месяцев, предлагают нам провести лето вместе. Они, эти две женщины, нас видели несколько раз, мы оба им понравились, и теперь дело за нами. Обо всём этом по просьбе подружек рассказала хорошо знающая Кемала соседка, сдающая им свою квартиру. От такого заманчивого предложения могла закружиться голова у любого восемнадцатилетнего юноши, что и случилось с нами. У нас дух захватило от предвкушения ожидающих нас неведомых ощущений, и мы решили как можно скорее увидеть этих молодых женщин. Открытой встречи с ними с глазу на глаз мы испугались и решили познакомиться как бы заочно, понаблюдав за ними. Сделать это было нетрудно, зная, в какой квартире они живут. Мы сгорали от нетерпения, поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, заняли хорошо защищённую наблюдательную позицию и стали ждать их появления. Время уже клонилось к вечеру, и мы ожидали, что они выйдут на прогулку и тут мы посмотрим издали на них. Меня, правда, очень огорчало то, что при себе не было очков, и я вынужден был доверять только вкусу своего товарища. Однако, прождав в засаде до самого вечера, мы так и не дождались наших дам - они из квартиры не вышли и в неё не вошли. Расходясь по домам, договорились встретиться завтра утром пораньше здесь же. В школу на следующий день мы, конечно, не пошли, и почти одновременно пришли к нашему наблюдательному пункту. Кемал даже захватил с собой небольшой коврик, который мы расстелили за кустиками, приготовившись к долгому ожиданию, и с нашей довольно выгодно расположенной позиции приступили к наблюдению. Я, разумеется, вооружился очками и теперь обрёл статус независимого наблюдателя. Ждать нам пришлось недолго. Из дома вышли две очень молодые женщины, обе в цветных коротких открытых сарафанчиках, которые давали возможность оценить многие их достоинства. Они о чём-то весело болтали и заразительно смеялись. Мы могли хорошо рассмотреть их лица. Обе женщины нам показались не только очень симпатичными, но даже красивыми. Они прошли мимо нас, ничего не подозревая, и мы полюбовались их чуть шаловливой походкой со спины. Могу сказать, что реальность превзошла все наши ожидания, мы были сражены наповал. Всё это мы окончательно поняли, как только посмотрели друг другу в глаза. Путей к отступлению не было, и мы договорились, что во второй половине дня, ближе к вечеру, когда вернётся с работы хозяйка квартиры, которая взяла на себя роль посредницы, встретимся с ней.