Шрифт:
– Медицинская, а потом и кадровая, не так ли? Двадцать пять, насколько я понимаю – крайний предел…
Рудик залпом допил и поставил стакан на стол, стукнув донышком; устремленный на гостя взгляд его был хмур.
– Значит, – сказал он, – вы считаете, я не стараюсь наладить батареи потому, что не хочу вернуться на Землю? Не будь вы пассажиром, поговорил бы я с вами на кулаках… Как вам могло прийти в голову, что хоть кто-то из экипажа станет думать о себе, когда речь идет о спасении людей!
– С радостью прошу извинения. Но ведь спасение не обязательно должно зависеть от Карачарова!
– Откуда бы оно ни пришло, – сердито сказал Рудик, – вы можете быть уверены: если будет хоть какая-то возможность, вас доставят по назначению.
– Приятно слышать, – сказал Нарев.
– На том стоим.
– Хорошо. Весьма благодарен за интересный разговор.
– Заходите, – вежливо пригласил Рудик.
– Не премину.
– И все-таки получше помогайте физику. Других возможностей никто из нас пока не видит.
Нарев тоже не видел; но был уверен в том, что, если понадобится, он сумеет – если не найти такую возможность, то, на худой конец, ее выдумать.
– Здравствуйте, Зоя, – сказал физик неожиданно робко.
Он подстерег ее около госпитальной каюты, где по-прежнему лежал Карский. Заходить к ней домой он не хотел: заметили бы другие, и вовсе некстати.
– Здравствуйте, доктор. Плохо себя чувствуете? – Зоя была явно встревожена.
– По-моему, да.
– Идемте.
В каюте врача она усадила Карачарова на стул.
– Рассказывайте. Ощущаете усталость? Головные боли? Приборы показывают норму, но бывает…
– Физически я, по-моему, здоров…
– Надеюсь. Но обследование не помешает. Минутку…
Физик покачал головой.
– Погодите, Зоя. Не хочу, чтобы меня пичкали лекарствами и разглядывали на просвет. Это мне не нужно. Мне нужны вы.
– Не понимаю, – сказала она, нахмурившись.
– Бросьте. Или вам нужно, чтобы я выполнил весь ритуал? Погодите, выслушайте. Я еще час назад не понимал, в чем дело. Потом сообразил: без вас у меня ничего не получится.
– Это нечестно!
– Почему? Говорить правду всегда честно.
– Вы всерьез думаете, что судьба корабля зависит от того, как я поведу себя с вами?
– Но если это так!
– Это не так, вы отлично понимаете.
– Я говорю серьезно.
Зоя уже набрала полную грудь воздуха, чтобы единым духом высказать Карачарову все, чего он заслуживал: что она его не любит, что любовь ее – не премия и не медаль за заслуги… Но взглянула в его несчастное лицо, и ей стало смешно: нет, не донжуан, не сердцеед, просто мальчишка, нахальный от радости и очень смешной. Она чуть не улыбнулась; но ему сейчас и в самом деле было плохо, все смотрели на него, все ждали – а он зашел, наверное, в тупик, и ему требовалась помощь, поддержка. Здесь не с кем даже посоветоваться, нет ни одного физика; она, разумеется, заменить специалиста не сможет, но ободрить, выказать участие – в ее силах.
Разве, в конце концов, не этого она хотела? Помогать, вдохновлять, провожать в поход, как делали это женщины древности. Ее честолюбие в этом. И он не трус, этот смешной и трогательный Карачаров: не побоялся прийти к ней заговорить о том, отчего хозяин корабля, капитан Устюг, отбивался руками и ногами. Если он и в самом деле вернет людей на Землю, она, Зоя, сможет с чистой совестью сказать себе: в этом есть и ее заслуга. В любой победе мужчины всегда есть доля женщины – и доля эта больше, чем думают. Куда больше…
Она перевела дыхание и сказала:
– Думать обо мне я не могу вам запретить. Если это вам поможет…
Он встрепенулся.
– Вы… вы окрыляете меня. Для вас я готов сделать все.
– Мне хочется на Землю, – сказала она мечтательно. – Ах, как мне хочется на Землю, если бы вы знали… Мне кажется теперь, что вся любовь осталась на Земле, а здесь только железные стены – и пустота… – Она положила руку ему на голову. – Милый доктор, верните нас туда!
– Чтобы тут же потерять вас? – буркнул он.
– Не знаю, – сказала она. – Может быть, и нет. Думайте обо мне. Люди ведь чувствуют, когда и как о них думают. И не остаются к этому безучастными.
Она опустила руку, и физик поднялся.
– Я буду думать, – пообещал он. – Но и вы обо мне, да? И – можно, я вас поцелую?
– Нельзя, конечно, – сказала она, улыбаясь. – Разве об этом спрашивают?
Он невольно улыбнулся в ответ на ее улыбку, вышел и зашагал по коридору. Черт его знает, может, надо было все же поцеловать ее? С женщинами всегда сложно.