— И ты, значит…

Она кивнула, не отводя глаз:

— Но я ведь обещала — пусть и раньше. И потом — на какие-то секунды поверила, что это ддя него действительно — жизнь или смерть. Ради жизни другого можно ведь на многое пойти. Он и с собой собирался покончить, и говорил, что меня убьет… Поверила. А потом…

— Потом — сам вижу, — сказал я невесело, но такой горячей обиды, что была несколько минут назад, более не ощутил.

— Еще не видишь. И сама я увидела до конца только здесь, на этом диване…

— Что же ты увидела до конца только здесь?

— Но я ведь уже сказала тебе в самом начале: это не он. Не Павел.

Хорошая копия, да и только. Там, когда встретились, и потом, пока ехали, разговаривали, мне уже мерещилось — что-то не так. Но, сам понимаешь, после такой беды, после больницы, где его, как говорится, из кусочков собирали, и его, и отца его…

— Стой. Кирилл Максимович Долинский?

— Ну конечно же. То есть… Погоди. В катастрофу попал Долинский-старший. А тот, с кем ты разговаривал на выставке… Я уже не уверена, что это был настоящий Долинский.

— Ты раньше с Кириллом Максимовичем часто встречалась?

— Ну, видала, конечно… Он вообще-то был нелюдимым. Даже до катастрофы… Помню, как он однажды говорил, что никогда и ни к кому не собирается идти в советники, говорил, что для этого надо обладать двумя "X": хитростью и холуйством, а у него таких талантов нет…

— Именно так и говорил?

— Да.

— Так-так. Постой-постой. А твоя покойная мама его знала?

— Когда-то с ним работала. Но вот после больницы он наотрез отказался принять ее даже на пять минут, хотя повод был серьезным. После этого наши друзья запретили ей…

— Постой-постой. Значит, допустим, отца и сына подменили. А сын, значит, грозился тебя убить. А меня?

— Тебя? — переспросила Наташа как-то растерянно.

— Нет, не помню…

— Но обо мне он знает? В смысле — кто я, откуда, чем занимаюсь, как выгляжу?

— Д-да. Знает.

— Ты ему меня показала?

— Нет. Он сам тебя увидел.

— Значит, знал. Еще один вопрос — и уезжаем. Почему ты мне позвонила?

Если ты его усыпила — могла ведь спокойно одеться, выйти, сесть в его машину. Водить ты умеешь…

Этого я, правда, не знал, но сказал весьма утвердительным тоном. И не ошибся. Она лишь кивнула:

— Умею. А позвонила по той причине, по которой и его усыпила, когда… когда уверилась, что это не настоящий. Сперва хотела просто разобраться — а может, мне все это просто мерещится, и его усыпила, только чтобы не мешал… А потом поняла, что тебе тоже будет интересно взглянуть на него.

— В самом деле?

— Да. Вот, посмотри, что я у него нашла. Из кармана халатика, в который она куталась, теперь уже, наверное, озябнув, Наташа достала узкую синюю пластиковую карточку, на которой вроде бы ничего не было, ни надписей, ни изображений. Такие карточки были мне знакомы. Оставалось только присвистнуть, что я и сделал мысленно.

— Ты знаешь, что это такое? — спросил я Наталью.

Она пожала плечами:

— Догадываюсь.

— Хорошо, — сказал я. — В свете, как говорится, вновь открывшихся данных признаю, что позвонила ты мне правильно. Что же, будем разбираться. Я сейчас позвоню, а ты пока одевайся. Когда приедут нащи люди, мы отправимся по домам.

— Вит… Я покачал головой.

— Ни о чем сейчас, Наташа, не будем. Потом…

Она, однако, уже по тону наверняка почувствовала: ничего не произойдет, никуда я от нее не денусь. Да я и сам так думал.

— Одевайся, — повторил я. — Где тут телефон?

— В той комнате.

Я пошел к телефону не сразу. Обыскал одежду спящего. Ничего интересного не нашел, кроме маленькой, плотно закрытой коробочки, содержавшей, как оказалось, две ампулы без маркировки. Мне приходилось встречаться с такими. Коробочку я сунул себе в карман. В соседней комнате в шкафу — никаких неожиданностей. Когда я вернулся, Наталья оказалась еще не одетой, только собирала свои раскиданные по углам шмотки.

— Освежусь, — объявила вдруг она. — Тут есть ванная. Воду можно согреть электрическим бойлером.

— Только побыстрее. Постой, а это что там стоит?

Я заметил этот предмет, стоявший в темном углу, только сейчас. Футляр характерных очертаний.

— Это? Его скрипка, — сказала она. — Он ведь скрипач — разве я не сказала? То есть Павел Долинский… Этот, исполнявший его роль, говорил, что переживает оттого, что руки после аварии какие-то не те, и много времени пройдет… — Она на секунду запнулась. — Если честно, я из-за пальцев начала сомневаться… У Павла были пальцы скрипача — представляешь, что такое. А у этого — слесаря.