Богами почитали они огонь, и воздух, и воду, и землю и все это изображали в рисунках; и на щитах круглых и прямоугольных были у них изображения демонов с дьявольскими гербами. И многие другие твари были у них нарисованные и в виде фигурок — бабочки, блохи и саранча, красиво выточенные и довольно крупные.

Когда наши испанцы покончили с идолами, стоявшими на виду, начались поиски тех, что были зарыты у подножия крестов, словно бы заточены там, ведь ясно, что демон, находясь близ креста, не может не терпеть великую муку, и эти все тоже были уничтожены, ибо хотя и были некоторые плохие индейцы, прятавшие идолов, были также и другие, хорошие, уже окрещенные, которые сие осуждали, почитая обидным для Господа, и доносили о сих делах монахам; и даже среди плохих индейцев находились почитавшие сие дурным делом. Отыскать спрятанных идолов было необходимо не только для того, чтобы предотвратить оскорбленье Господа и чтобы почет и хвала, Ему полагающиеся, не доставались идолам, но также и для того, чтобы уберечь людей от жестокой смерти, ибо многих индейцев продолжали приносить в жертву в лесах, по ночам и в потаенных местах; обычай сей у индейцев весьма крепко укоренился, и ежели им не удавалось принести в жертву столько людей, сколько у них полагалось, они, по наущению дьявола, старались непременно восполнить число жертв…

о приношениях тласкальцев в день Воскресения Господня и об их усердных трудах ради своего спасения

В году 1536-м довелось мне в сей тласкальской обители видеть приношения, каких я не видывал ни в одном другом месте Новой Испании, и думаю, таких не бывает нигде; дабы перечислить их и описать, надо бы другое, более искусное перо, каковое сумело бы должным образом оценить и восхвалить то, что, наверное, сам Господь высоко ценит и хвалит. Итак, начиная со Страстного Четверга индейцы приносят в храм Богоматери свои дары и кладут их у ступеней возвышения, на коем находятся Святые Дары, и в течение сего дня и Страстной Пятницы все несут и несут, однако в канун Пасхи, вечером в Страстную Субботу и в скорбную ночь, собирается столько народу, что мнится, во всей провинции ни души не осталось. Приношения состоят из накидок, в кои они одеваются и коими укрываются; бедняки приносят небольшие платки четырех-пяти пядей в длину и чуть поменьше в ширину, каждый из коих стоит не более двух-трех мараведи, а люди еще беднее — платки еще меньше. Женщины же приносят платки вроде тех, которые у нас кладут под статуи, и для того их потом и употребляют, — все они украшены разнообразнейшими узорами, вышитыми хлопковой нитью и кроличьим пухом. Большинство платков — с крестом посредине, и кресты эти весьма различного вида. На иных же изображен посередине щит с вышитыми цветными нитками пятью ранами. На иных — имена Иисуса или Марии, с бахромою и вышивкой вокруг, а на иных вышиты красиво расположенные всякие цветы и розы. И в том году одна женщина принесла плат с вышитым на обеих его сторонах распятием, хотя одна сторона, как присмотреться, казалась все же лицевой, и столь прекрасно было это сделано, что все, кто сей плат видел, и монахи и испанцы-миряне, восхищались работой и говорили, что мастерица, сие создавшая, могла бы и ковры ткать. Накидки и платки они приносят свернутыми, и, как подойдут к ступеням, преклоняют колена, и, почтив святыню, достают свой плат, и, развернув, берут его за два конца обеими руками, подносят ко лбу, два-три раза поднимают руки, затем кладут на ступени и, немного попятившись, снова опускаются на колена, как священники, причастившие знатного вельможу, и при этом читают молитву, и многие приводят с собою детей, за которых тоже несут приношение, и плат этот дают дитяти в руки и учат, как надобно класть его на ступени и преклонять колена; стоит поглядеть, с каким благоговением и почтением они это делают, и кажется, что даже мертвый вдохновился бы и воскрес. Иные приносят копал, сиречь курение тамошнее, и много свечей; у одних свечи большие, у других поменьше, у кого тонкая свеча в две-три пяди, у другого свечечка не больше пальца; но когда видишь, как они их подносят и молятся, то скажешь, что приношение таковое подобно приношению вдовицы, столь угодному Господу, ибо все сие отрывается от самого насущного и приносится в дар с таким простодушием и благочестием, словно в присутствии самого Владыки небесного. Другие приносят крестики величиною в пядь или в полторы пяди и больше, покрытые позолотою и перьями или серебром и перьями. Приносят также кресты, украшенные позолотою и яркими перьями или серебряными лентами, или просто ценимые у них зеленые перья. Кое-кто несет еду на тарелках или в мисочках и ставит ее вместе с другими приношениями. В том году привели барана и двух больших живых свиней; индейцы, что жертвовали свиней, несли их связанными на жерди, как тут обычно носят поклажу, и, войдя с ними в храм и приблизившись к ступеням, они взяли свиней на руки и положили их на ступени, смотреть на это без смеха было невозможно. Приносили также кур и голубей в огромных количествах; столько было этой живности, что монахи и прочие испанцы диву давались, и я сам неоднократно ходил поглядеть и удивлялся, что в нашем старом мире можно увидеть нечто новое; и такие толпы входили в храм и выходили из него, что порою нельзя было протиснуться в дверь.

Дабы принимать и хранить приношения, есть нарочно к тому приставленные люди, и все это отдается беднякам в лазарет, каковой здесь недавно опять основали по образцу лазаретов Испании, и обеспечение ему дается изрядное, и для лечения множества бедняков всего есть вдоволь. Воску приносят столько, что на целый год хватает. Затем, в день Пасхи, выходит до рассвета весьма торжественная процессия с плясками и ликованием. В сей день потешили нас пляскою дети, да такие маленькие, что иные из них еще от груди не отлучены, и так забавно и ловко они плясали, что испанцы от души смеялись и веселились. После чего была проповедь и торжественное молебствие. Многие испанцы весьма изумляются и даже с недоверием смотрят на улучшение нравов индейцев, особливо же недавно прибывшие из Испании, кто не бывал в селеньях, где испанцы живут давно, — не видев того собственными глазами, они думают, что все, что рассказывают об индейцах и об их благочестии, это выдумки, также дивятся они тому, что индейцы приходят издалека, чтобы креститься, венчаться и исповедоваться, и на праздники собираются слушать мессу, но когда эти сомневающиеся все видят своими глазами, их поражает вера столь недавно обращенных христиан. И почему бы Господу не даровать свою милость и благостыню тем, кого он сотворил по своему подобию, ничуть не худшими, чем мы, испанцы? Прежде они никогда не видели, как изгоняют бесов, как исцеляют хромых, не видели, чтобы кто-то возвращал слух глухим или зрение слепым или воскрешал умерших, и то, что проповедники им рассказывают и говорят, это для них диво дивное, вроде хлебов святого Филиппа{165}, им тоже достаются крохи; Господь, однако же, умножает слово свое, и оно разрастается в их душах и умах, и куда больше плодов приносит милость Божия — она с избытком умножает то, что мы, люди, можем дать индейцам.

Индейцам же сим почти ничто не мешает удостоиться царства небесного, в отличие от нас, во многих пороках погрязших; в своей жизни они довольствуются малым, столь малым, что едва имеют во что одеться и чем пропитаться. Еда у них до крайности скудная, то же можно сказать и об одежде; для сна у большинства и целой циновки не найдется. Их не лишает сна желание приобрести и уберечь богатство, они не изводят себя ради почета и должностей. Прикрывшись ветхой накидкой, ложатся спать, а проснувшись, уже готовы служить Богу, а ежели хотят покаяться, им нет труда или помехи в том, чтобы как-то по-особому одеться или раздеться. Они терпеливы, чрезвычайно выносливы, покорны как овцы; не помню, чтобы я когда-либо замечал у них злопамятство; они смиренны, всех слушаются, то ли по необходимости, то ли по доброй воле, и умеют только служить да трудиться. Каждый знает, как сложить стену, построить дом, свить веревку, все владеют такими ремеслами, большого искусства не требующими. Удивительно их терпение и выносливость: в болезнях тюфяком им служит жесткая земля, о белье и речи нет, в лучшем случае подстелют дырявую циновку, а под голову кладут камень или кусок дерева, многим же и голову не на что приклонить, так и лежат на голой земле. Дома у них очень маленькие, некоторые покрыты земляною кровлей, некоторые — соломой, иные похожи на келью святого аббата Гилария{166} и больше напоминают могилу, нежели дом. По тому, сколько добра вмещает такая хижина, можно судить об их богатстве. Живут индейцы в сих хижинах целыми семьями — родители, дети и внуки, — едят и пьют без шума и крика. Годы их и вся жизнь проходят без ссор и вражды, дом они покидают лишь для того, чтобы промыслить необходимое пропитание. Ежели у кого заболит голова или он занедужит и ежели среди них есть легко доступный лекарь, то безо всякого шума и расходов они идут к нему, а коль такового нет, переносят болезнь терпеливее, чем Иов{167}; не то что в Мехико; там, ежели кто-то из жителей заболеет и, пролежав дней двадцать в постели, умрет, то в уплату за лекарства и советы лекарей приходится отдать все, что имеешь, едва остается на похороны; а за молитвы заупокойные и бдения дерут столько, что жена остается кругом в долгах, а ежели умирает жена, то муж разорен. Слышал я от одного женатого и мудрого человека, что коль заболеет один из супругов и почует близость смерти, то приходится мужу убить жену или жене убить мужа и кое-как схоронить на любом кладбище, дабы овдовевший не оказался мало того что в одиночестве, но еще и в бедности и в долгах; а так удается этой напасти избежать.

Когда какая-нибудь индеанка рожает, за повивальной бабкой ходить не надобно, все они это дело знают, а первороженица идет к ближайшей соседке или же родственнице, чтобы та помогла, и терпеливо ждет, пока сама природа возьмет свое; рожают же они с меньшим трудом и муками, нежели наши испанки, многие из которых, поскольку им стараются ускорить роды и применить силу, подвергаются опасности, слабеют и заболевают, так что становятся уже не способны рожать; и ежели у индеанки родится двойня, то по прошествии одного дня с их рождения или же двух их не кормят, а потом мать берет одного на одну руку, другого на другую и дает им грудь, чтобы не умерли с голоду, и кормилиц для них не ищут, и с тех пор каждый из двоих, просыпаясь, знает свой сосок; и для роженицы не наготавливают здесь ни сладкие гренки, ни мед, ни прочие лакомства, и первое удовольствие, какое они доставляют своим младенцам, это обмывают их холодной водой, не боясь причинить вред; и при всем том мы видим и убеждаемся, что большинство здешних людей ходят нагишом, здоровы и бодры, хорошо сложены, выносливы, сильны, веселы, легки на ногу и пригодны для любого дела; и самое главное, когда они уже приходят к познанию Бога, мало что мешает им блюсти и исполнять законы и заповеди, данные Иисусом Христом.

Когда же я гляжу на причуды и увертки испанцев, так и хочется их пожалеть, и первым, более всего, себя самого. Только подумайте, с какой неохотою поднимается испанец с мягкой своей постели, и чаще всего понуждает его к тому яркий солнечный свет; и тотчас он надевает на себя халат (чтобы не продуло) и велит подать ему одежду, словно у самого нет рук взять ее; и одевают его, будто безрукого, и, пока его одевают, он молится, так что легко вообразить, сколько внимания уделяется молитве, и ежели его чуть-чуть прохватит холодом, то он спешит к очагу, покамест ему чистят кафтан и шляпу; совсем расслабившись после постели и жаркого огня, даже причесаться сам не может, причесывать его должен кто-то другой, затем, пока он наденет башмаки или туфли и плащ, колокол уже созывает на мессу, нередко же он отправляется в храм после завтрака, а тут еще лошадь его не оседлана; сами посудите, в каком настроении он входит в храм, но ежели удается поспеть хотя бы к концу службы, он и рад, и тем паче ежели попадется священник, не слишком затянувший мессу, не то у него, видите ли, колени ломит. Есть и такие, что нисколечко себя в храме не утруждают, даже по воскресеньям или по праздникам; а как возвратятся домой, так чтобы им обед был уже на столе, а не готов — серчают, а после обеда спят-почивают; судите сами, много ли времени остается им на то, чтобы разобраться в какой-либо тяжбе или в счетах, чтобы доглядеть за приисками или сельскими работами; и не успеют они с этими делами управиться, как подходит час ужина, и порой они засыпают прямо за столом, ежели не разгонят сон какой-либо игрою; и добро бы так жили год или два, а затем начали вести жизнь более достойную; но нет, такова вся их жизнь, и с каждым годом алчность и пороки только усугубляются, так что все дни и ночи и почти всю жизнь свою они не вспоминают ни о Боге, ни о своей душе, разве что изредка мелькнет в уме благое намерение, для исполнения коего вечно не хватает времени…

о празднествах Тела Христова и святого Иоанна, которые справляли в Тласкале в году 1538-м

Когда в 1538 году подошел день Тела Христова, тласкальцы устроили столь прекрасное празднество и справили его с таким торжеством, что сие достойно доброй памяти, и думаю, присутствуй при сем папа и император со своею свитой, это доставило бы им изрядное удовольствие; и хотя тут не было ни дорогих каменьев, ни парчи, зато были другие замечательные украшения, особливо же из всяческих цветов и роз, какими Господь наряжает здешние деревья и поля, так что было на что поглядеть и чем полюбоваться, и не диво ли, что все сие сделали люди, коих прежде почитали не лучше скотов.

В процессии несли Святые Дары и множество крестов и помосты со святыми; рукоятки крестов и носилок были изукрашены золотом и перьями, и статуи на них тоже все были в позолоте и в перьях, и одежды святых столь богато вышиты, что в Испании ценились бы дороже парчи. Статуй святых было очень много. Несли всех двенадцать апостолов с их атрибутами; многие шедшие в процессии держали в руках горящие свечи. Вся дорога была усыпана осокою, рогозом и другими цветами, и все равно люди бросали еще розы и гвоздики и всевозможными плясками оживляли шествие. На дороге были надлежаще устроены часовни с алтарями и ретабло [144] , там можно было отдохнуть, там пели детские хоры и дети плясали перед Святыми Дарами. Были сооружены десять больших триумфальных арок, весьма изрядно украшенных, и, что особенно примечательно и удивительно, улицу по всей ее длине разделили на три полосы, как бы церковные нефы: средняя имела в ширину двадцать футов, по ней несли Святые Дары и шел причт с крестами и всеми атрибутами процессии, а по двум боковым, имевшим в ширину по двадцать пять футов, двигался прочий люд, коего в сем городе и провинции не так уж мало; подобный порядок помогали поддерживать арки средней величины, шириною десять футов; таковых арок было ровным счетом тысяча шестьдесят восемь, — как нечто достойное удивления и восхищения их сосчитали трое испанцев и еще многие другие люди. Арки сплошь были увиты розами и другими цветами различных оттенков и вида; уверяли, что на каждой арке было цветов полторы ноши [145] (имеется в виду обычный у индейцев вес ноши), а вместе с теми розами, что украшали часовни и триумфальные арки да еще шестьдесят шесть маленьких арок, да еще теми, что были на людях и у них в руках, то, как подсчитали, было тут цветов две тысячи нош, и примерно пятую часть составляли гвоздики, завезенные из Кастилии, — здесь их развели столько, что и вообразить трудно; цветники здесь куда обширнее, чем в Испании, и цветы цветут круглый год. На арках красовалось около тысячи круглых щитов, сделанных из роз, а на тех арках, на которых щитов не было, высились пышные букеты, напоминавшие огромные, весьма нарядные головки лука; букетов этих было без счета.