Шрифт:
И на этом кончился их разговор. Лес жил предчувствием осени — все казалось в нем теперь недолговечным и прощальным.
Павлик бродил, охваченный неясной болью, и вглядывался в знакомые места. Вот здесь, на озере, затянутом палыми листьями, они не раз бывали с Юлькой. Там, под осокорем, есть мосточек, с которого можно нырнуть и не достать дна. Он не раз, желая похвастать ловкостью, прыгал в озеро и выплывал далеко от берега.
Юлька кричала, чтобы вылезал, а потом выбирала у него из мокрого чубчика водяную сосенку и расчесывала его своим гребнем.
А вот и старые, обвалившиеся блиндажи, заросшие густым малинником. Здесь надо быть осторожным — до сих пор валялись неприметные в зелени мотки колючей проволоки. Сколько собирали они здесь с Юлькой малины!..
Павлик долго бродил по малиннику, а когда проголодался, съел краюху, напился воды из озера и пошел домой.
«Раз так, — думал он, — вовсе школу брошу и попрошусь в леспромхоз плотником или сторожем. Вон Васька Кузин в бочарной учеником работает, а что я, хуже его, что ли? Он старше меня, а я, может, посильней».
Домой Павлик пришел под вечер. В горнице, запахнувшись в пуховый платок, сидела Юлька. Она озабоченно осмотрела его:
— Где пропадал?
Павлик весь напрягся и застыл. Глаза его, холодные и злые, уткнулись в пол.
— Не буду учиться у тебя, — буркнул он.
Юлька подошла к нему, выпростала руку из платка и осторожно погладила голову. Павлик чуть вздрогнул и сгорбился, будто на плечи ему взвалили тяжелый мешок.
— Это почему же? — спросила она удивленно. — Или думаешь, по старому знакомству все тебе можно?
— Не буду, — повторил Павлик и повернулся, чтобы уйти.
— Нет, ты постой, от меня никуда не уйдешь. — Юлька решительно и сильно повернула его к себе. — Это как же «не буду»? Что ж, Ксения из Гриднева лучше меня, что ли? Вместе кончали, тоже в своей деревне учит ребят. Или хуже я Лиды Семидворовой? Просилась она к себе, да места не нашлось. Это что же получится, если никто не захочет у своих учиться?..
И пошла его ругать, и пошла — долго не могла остановиться.
— Так вот ты, оказывается, друг какой, приятель называется!
— Не буду, — упрямо бубнил Павлик. — Не буду!
Тогда Юлька обхватила вдруг горячими ладонями голову мальчика и повернула к себе лицом.
— Что это с тобой?
Сквозь туман Павлик увидел её глаза — большие, серые, участливые. Она притянула его к себе и тепло дохнула в нахмуренный лоб. Сердце его беспомощно и быстро заколотилось, глаза зачесались, и по щеке покатилась слеза.
— Ах ты, Павлик, бедовый парнишка ты мой! — дрогнувшим голосом сказала она.
Павлик всхлипывал, хватая воздух. А Юлька вытерла его красный нос, растрепала чубчик и рассмеялась:
— Ой, мамочки, слезищи какие!
Неизвестно, что здесь было смешного, но смеялась она все пуще, и в смехе этом, как льдинки весной, таяли последние остатки его обиды. А потом она укоризненно покачала головой.
— Сколько из-за тебя переволновались. В Пеструхино звонила, мать тут вся избегалась… А сейчас, как поешь, достанем учебники и будем заниматься.
Сперва они вместе поели, а потом долго сидели за столом, склонившись головами, и Юлька, как давным-давно, в то время, когда Павлик был ещё маленький и не ходил в школу, читала ему книжку, а потом помогала готовить уроки.
И, между прочим, попросила решить задачку, ту самую, с которой он не мог справиться в классе. И, странное дело, Павлик без всякого труда решил ее.
Видно, лето уже прошло, и все теперь в голове укладывалось по местам.
НАТАША
Филька снял сапоги ещё во дворе, приподнял щеколду и тихо прошел в избу, стараясь не скрипеть половицами. Время было позднеё — второй час ночи, но мать ещё не спала.
— Явился, полуношник! Ты тут маешься, душу изводишь, а он шляется неизвестно где. Говорил с бригадиром-то?
Филька не ответил, взял со стола кусок творожного пирога и полез на печь. Она проводила его осуждающим взглядом, повернулась к мужу, спавшему рядом, и сердито толкнула его:
— А ты что себе думаешь? Слышь, Герасим?..
Муж закряхтел, поворачиваясь.
— Спи ты. Ночь гляди, — проворчал он.
— Успеешь выспаться. Я об нем одна должна думать? Ты что, не родитель ему?