– Что, двор чинишь? – с усмешкой спросил незнакомый парень в коротком пиджаке и шапке-треухе.

– Теперь только дворы и чинить! – нехотя ответил Ленька.

– Немцы-то у вас здесь есть? – осторожно спросил незнакомец.

– Где их нет теперь! – подражая взрослым, ответил Ленька. – А зачем тебе?

– Стало быть, надо. Много будешь знать – скоро состаришься. Так есть, что ли?

– Ну, есть. В каждом доме они стоят. У нас один, а у кого и по пять человек.

– Так. А кто такие, не знаешь?

Ленька стоял возле нарубленных дров с топором в руке. Отвечая на расспросы незнакомого парня, он все думал: кто бы это мог быть? Народ бродил теперь разный: одни тайком пробирались к фронту, выходя из окружения, – эти в большинстве ходили в военной форме; другие, как в свое время жители Лукина, уходили в лес. Местных Ленька знал, а этот был незнакомый. Оставалось только предположить, что это партизан заглянул в их деревню и допытывается, что делают здесь враги. Вот это скорее всего. Как он сразу не догадался! Совсем другими глазами взглянул он на парня.

– Может, ты партизан? – понижая голос, спросил Ленька.

– А если партизан? Плохо, что ли?

– Плохо!.. Как раз неплохо! Пойдем в избу.

– Нет, в избу не пойду. Здесь говори. Что за фашисты-то?

– Каратели, говорят. А еще штаб полка стоит. В крайних избах живут офицеры. Там хозяев не пустили. Одни только гитлеровцы.

– И ни одного жителя нет? – заинтересовался незнакомец. – Хорошо. А где эти избы?

– С самого края. Как от ручья поднимешься, так они и будут. Все три подряд. Там часовой ходит.

– Так… Вот за это спасибо. Да ты смотри не сболтни кому, что я здесь был. Фашисты про это сами узнают.

Последние слова незнакомца прозвучали таинственно, но спросить о чем-нибудь Ленька не решился.

В ту же ночь в Лукино раздались взрывы гранат. Иные взрывы были такой силы, что во всех избах дребезжали стекла.

Ленька проснулся, но притворился спящим. Он сразу понял, что взрывы эти связаны с его вчерашней встречей. Буби тоже проснулся и стал в потемках торопливо одеваться. Кто-то тревожно забарабанил в окно и очень быстро заговорил по-немецки. Буби схватил автомат и выскочил из дома. Взрывы прекратились, но тишину ночи разрывали беспорядочные выстрелы. Доносились они со всех сторон. Стрельба продолжалась недолго, но Буби пришел только перед рассветом, мокрый, перепачканный грязью и необычайно расстроенный. Он тщательно завесил окна и только после этого зажег светильник. С этой ночи Буби сам проверял маскировку, выходил на улицу и смотрел, чтобы ни один луч света не проникал наружу.

Утром ребята отправились на другой конец деревни. Но к последним домам их не пустили. Мальчики могли только издали видеть результаты партизанского налета. Избы стояли с выбитыми рамами, а в одном доме наружу вылетел весь простенок.

– Наверное, противотанковую загвоздили, – сказал Ленька. – Она знаете как рвет!

Сашка, живший ближе других к этому краю деревни, рассказал, что от первого взрыва у них в избе вылетели все стекла.

– Как а-ахнет! Уж мы думали – бомба. Все повскакали. Я с печки кубарем… А тут еще, как начали рваться!.. Партизаны, говорят, сперва часового сняли. У них такие ружья есть, бесшумные называются. Стреляешь – и ничего не слышно.

– Не ружья это, а такие резиновые надульники надевают, – объяснил Ленька. – Я знаю, Здорово получается!

Ребята удивлялись, откуда Ленька знает такие подробности. Многим казалось, что «бесшумки» – это выдумка, а Ленька объяснил даже, из чего они сделаны.

Сашка еще рассказал, что до самого утра ездила санитарная машина и возила раненых в Мануйлово. Может быть, это были убитые. Всего увезли человек двадцать. Возили их в мануйловскую церковь, где немцы открыли полевой госпиталь.

В это время ребята увидели немецкую легковую машину. Она тяжело взобралась по круче от перевоза и остановилась около разбитого дома. Из нее вышел Виктор Николаевич с тростью в руке. На рукоятке трости была приделана кожаная петелька, и трость походила на плетку. Гердцев подошел к офицеру. Офицер что-то говорил, кивая забинтованной головой на разбитые дома, а Гердцев раздраженно бил себя тростью по голенищу. Потом он что-то сказал солдату, стоявшему у крыльца, и тот бегом припустился в соседний дом. Не прошло и минуты, как оттуда выскочил Алеха Круглов и заспешил к машине. Он поправлял на ходу картуз и застегивал пиджак на все пуговицы.

Слова Гердцева не долетали до ребят, но видно было по всему, что он взбешен и нещадно ругает Алеху, замахиваясь на него хлыстом. Круглое стоял как побитая собака, порываясь что-то сказать. Но Гердцев не хотел ничего слушать. Потом он отдал какое-то приказание, и Алеха тотчас же побежал по избам. После ребята узнали, что староста у всех выспрашивал, не видел ли кто в деревне посторонних, не появлялись ли партизаны или вообще кто-нибудь из незнакомых. Но все, как один, уверяли, что никого не видели, что сидят теперь они по домам, на улицу выходят редко. Это была правда: кроме Леньки, никто не видел молодого партизана-разведчика. Знали еще об этом закадычные Ленькины друзья, но они были немы как рыбы.

Было это по первому снегу. Белым покровом затянуло поля, незамерзшая речка в заснеженных берегах потемнела и казалась издали совсем черной.

Ленька спустился с крыльца и стоял, раздумывая, чем бы заняться, когда на улице появилась нескладная фигура Буби. Солдат шел из штаба, насвистывая веселую песенку.

Настроение у солдата сейчас было игривое, как у мальчишки. Смешно, что его прозвали здесь Буби! А снег сегодня такой же, как дома, в Баварии, и воздух свежий, приятный. А пугали, что в России лютые холода.