Южанам, оказавшимся не столь сообразительными, придется очень не сладко, мстительно подумал капитан, в ушах которого стоял топот ног и тяжелое дыхание моряков, чей визит в город завершился не совсем так, как хотелось бы этим крепким парням, полным сил и задора. Во всяком случае, решил Хреки, гостей из полуденных земель заставят возместить ущерб, и в городскую казну, а также в карман содержателя таверны перекочует немало монет из их кошельков. Его же молодцам, кажется, пока не стоит уходить с корабля.

Много дней спустя, покинув Хельдсее и по пути к родному острову бросив якорь у дружественных берегов, бесстрашный капитан Хреки услышит невероятную историю. Седовласый моряк, губы которого в тот миг дрожали, расскажет годящемуся ему в сыновья предводителю ватаги отчаянных парней о самом нелепом морском бое, какой случался в северных водах. Он поведает о том, как три быстрые лодьи перехватили в нескольких милях от безымянного островка, простой скалы, торчавшей из моря, шедший к материку парусник. И о том, как оказавшийся на борту этого корабля маг уничтожил одну из этих лодий, швырнув в нее огненный шар. Полсотни храбрецов заживо сгорели в считанные мгновения, лишь двоим из всей команды удалось выжить. И старый пират, один из тех счастливчиков, вспомнит название корабля - "Ласточка" - заставив Хреки крепко задуматься, вспоминая случайно подслушанный в хельдсейском кабаке рассказ.

А Фрейр, внезапно излечившийся от дремавшего в глубине его разума безумия, превращавшего веселого и доброго парня в кровожадного зверя, никогда и никому не скажет, что же он увидел в глазах странного человека, пришедшего откуда-то с запада.

Но это будет позже. Сейчас же капитан Хреки, спешивший вернуться на "Жемчужного Змея", дабы отвести от себя и своих людей все подозрения в драке, которые могли возникнуть у стражи, а также и видарский боцман Клагорн, верно, весьма удивились бы, увидев одного человека, уверенно шагавшего по самому богатому кварталу столицы далекого Келота. В этом властном, несколько надменно мужчине, ступавшим по мостовой шумного и неприлично яркого Харвена с гордо поднятой головой, оба без сомнения узнали бы того путника, что так щедро платил служанкам хельдсейского трактира за пиво, увлеченно слушая необычный рассказ боцмана. Особенно моряков озадачило бы то, как этот весьма немолодой мужчина смог за несколько минут преодолеть тысячи лиг, разделяющее два города. Но они ничего не знали, и были счастливы в своем неведении.

Облаченный в черный с серебром камзол и длинный плащ того же цвета мужчина, невысокий и довольно упитанный, но, кажется, ничуть не смущавшийся этого, уверено шагал по заполненной праздно шатающимся людом улице, что вела на дворцовую площадь столицы Келота. Он словно смотрел сквозь людей, не замечая никого на своем пути, и прохожие спешили расступиться. Они не знали, кому уступали дорогу, был ли то знатный сеньор, богатый купец, выбравшийся из своего жилища без слуг и стражников, или, быть может, посланник одного из сопредельных государств. Но каждый чувствовал в этом человеке силу и власть, безошибочно узнавая того, кто привык повелевать, ставя себя выше простых смертных.

Из переулка внезапно появился всадник, выскочивший на широкий проспект на полном скаку, заставив людей с испуганно-раздраженными криками броситься в стороны. Юнец, горделиво положивший ладонь на эфес легкого меча, пустил своего скакуна в галоп, не заботясь, попадет ли кто ему под копыта, или же успеет увернуться.

Пристроившийся у стены булочной попрошайка, увидев всадника, вскочил и попытался отпрыгнуть в сторону, прижимая к груди глиняную кружку, в которую кое-кто из прохожих бросал медяки, но запнулся, растянувшись поперек дороги. Раздался сочный хруст, когда копыто раздробило несчастному голень, но всадник даже не обернулся, услышав крики боли, перемежаемые проклятьями.

Не стал он рвать поводья, осаживая скакуна, когда впереди возник словно облитый сгустком ночной тьмы человек. Разряженный в парчу и золото юнец пустил своего коня, огромную зверюгу, издававшую не ржание, а устрашающий рык, прямо на прохожего, но тот вдруг взглянул на скакуна, что-то прошептав едва слышно. Огромный жеребец взвился на дыбы, и его наездник, не ожидавший этого, свалился под копыта коню, испачкав расшитый гербовыми щитами камзол в нечистотах.

– Благодари Богов, что я спешу, - крикнул юнец в спину удалявшемуся человеку в черном.
– Иначе я лично занялся бы тобой!
– И, обернувшись к хохотавшим в голос горожанам, гневно прорычал, весь пойдя багровыми пятнами от раздражения и стыда: - А вы как посмели зубоскалить? А ну, заткнитесь, чернь, пока не отведали моей плети!

Мальчишка, в растерянности то хватавшийся за клинок, то замахивавшийся витой плетью, то принимавшийся отряхивать грязь с безнадежно испорченного камзола, вновь забрался в седло. Его конь, стоявший смирно, как ни в чем ни бывало, повинуясь всаднику двинулся дальше, но уже не галопом, а спокойным шагом. Юнцу с лихвой хватило нескольких минут позора.

А человек в черном одеянии тем временем остановился возле огромного мрачного особняка, стены которого, сложенные из красного кирпича, казалось, были покрыты запекшейся кровью. Это строение выделялось тяжеловесностью и какой-то основательностью, производя впечатление закованного в латы рыцаря, взирающего на мир сквозь узкие щели оконных проемов, напряженного и готового к бою.

Несколько мгновений он разглядывал дом, который вполне стоил такого внимания, чуть заметно ухмыляясь при этом. А затем уверенно, точно явившийся в убогую лачугу сборщик податей, путник взошел на крыльцо. И те, кто видел, как этот человек трижды ударил в дверь бронзовым кольцом, почтительно кланяясь незнакомцу, принялись переглядываться и перешептываться. В Харвене каждый знал, кому принадлежит этот дом, и чего могли стоить являвшиеся в него изредка гости.

– Кто вы, и по какому делу явились в дом многомудрого Ризайлуса?
– отворив дверь, величаво, с достоинством, более подобающим герцогу, поинтересовался рослый лакей, глянув поверх гостя.