– Ну, а почему они нам не скажут об этом?
– взорвался штурман. Проходя Солнечную систему, мы не видели на экранах "Ориона" ни одного землянина. Да что там, мы даже голосов их не слышали, а радиоаппаратура у нас в порядке, - махнул он рукой.

– У землян могут быть свои соображения, - сказал капитан.

– Какие же?
– сощурился Григо.

– Узнаем в свое время, - ответил Арго, рассматривая аппарат.

Солнце успело вскарабкаться довольно высоко.

– Какая жаркая планета!
– пробормотал Брок, вытирая пот со лба.

– Клянусь космосом, я был бы спокоен, если б увидал хотя бы одного из них!
– воскликнул Григо.

Налетел ветер. Любава вскрикнула: цветок, сорванный ею, весь облетел, и белое облачко, помедлив, потянулось в сторону прозрачного аппарата. Да и каждый из орионцев почувствовал, как невидимая сила мягко, но настойчиво подталкивает его к машине. Одновременно и в аппарате произошло изменение: передняя дверца открылась, точнее сказать - исчезла, растаяла.

– Садитесь, орионцы, - пригласил изнутри негромкий голос.

Обращение вызвало целую бурю.

– Машину запрограммировали люди, - сказал Брага.
– Им известно название нашего корабля.

Брок покачал головой.

– Надпись на борту могли прочесть и машины астрономической службы, произнес он.
– Разве это сложно?

Ему не ответили.

Джой Арго подошел к дверце.

– Куда мы поедем?
– спросил он пустоту.

– Садитесь, орионцы, - произнес голос с прежней интонацией.
– Вам ничто не угрожает. Садитесь, орионцы.

– В-вот заладил!
– с досадой сказал Брага.

– "Ничто не угрожает"... Как же, держи карман!
– пробормотал недоверчивый Григо.

Все посмотрели на капитана. Арго положил руку на горячий поручень, прозрачный, как и остальные детали аппарата.

– Садитесь все, - показывая пример, он первым вошел внутрь.

За ним, бросив цветок, поднялась Любава.

– Как прохладно здесь!
– сказала она.

Последним в машину вошел Брок. Сделал он это с явной неохотой, только после повторного приказания Арго. Дверца за Броком сразу же закрылась, возникнув из ничего, и машина тронулась, приподнявшись над плитами космодрома.

Разве о такой встрече с землянами мечтали орионцы в полете?

Машина разворачивалась, набирая скорость. Навстречу поплыли постройки, увеличиваясь в размерах. Это только сверху казались они приземистыми. Теперь строения заслонили полнеба. Как разобраться в этой мешанине блистающих плоскостей, туго заверченных спиралей, невесомо легких кружевных башен?

– Мы в плену у машин, - прошептал Брок.

Но его услышали.

– Начитался чепухи, парень, - сказал капитан.

– Да еще тысячелетней давности, - добавила Любава.

Орионцы всматривались в близкие строения. Не мелькнет ли там, за окнами, хотя бы одна человеческая фигура?

Арго бросил взгляд на часы. С момента приземления шлюпки прошло лишь пятнадцать минут, и с каждой минутой ситуация не то что не прояснялась, но, наоборот, все больше запутывалась.

Вскоре строения закрыли небо.

– Сейчас остановимся, - сказал с надеждой Григо и привстал с сиденья.

Любава улыбнулась и взяла за руку Брока, сидевшего рядом.

– Нравится тебе Земля?
– спросила она шепотом.

– Еще не понял, - ответил Брок.

– Мне нравится... Она таинственная, - сказала Любава.

В салоне на миг потемнело - машина въехала под огромную арку. Аппарат замедлил ход.

– Оставайтесь пока на местах, - сказал капитан и подошел к выходу. Выражение озабоченности не сходило с его лица.

Вместо того чтобы остановиться, машина вдруг резко увеличила скорость, так что капитан едва устоял на ногах, успев ухватиться за поручень сильной рукой. Все его грузное тело напряглось, глубоко посаженные глаза продолжали всматриваться в неизвестность...

Вскоре космодромные постройки остались позади. Аппарат вынесся в открытую степь. Он скользил теперь вдоль выпуклой, лоснящейся, словно от пота, прямой, как стрела, дороги.

Любава прислонилась лбом к изогнутой прозрачной поверхности, за которой проносилось степное пространство.

– Пластик стал горячим, - сказала она.

Брок, перегнувшись, потрогал стенку:

– От солнца.

– Солнце так быстро не нагреет пластик, - заметил Брага.
– Виновато сопротивление воздуха. Обратите внимание на скорость, с которой мы движемся.