В 19.55 раздалась команда “Третьей смене заступить!” В свою очередь, я скомандовал “По местам!”, потом прошел в Центральный пост в 3-м отсеке, зашел в штурманскую рубку. Проверил место ПЛ, ее опережение или отставание от подвижной точки, курс, скорость, а в напутствие спел частушку:

Поднявшись на мостик, я тут же умылся — волна ударила в лобовую часть ограждения рубки, вода поднялась снизу (лодка зарылась под подошву волны) и рухнула сверху через ограждение рубки. Стало темно. Только голубел подсвеченный снизу, из Центрального поста водоворот в верхнем рубочном люке. Две секунды, и волна схлынула в корму, еще 2–3 секунды, и вода ушла вниз, внутрь лодки и туда, откуда и пришла, — в океан.

“Мостик! — запросили из Центрального. — Как вы там?” — “Нормально!” — отвечает тезка Гагарина, только Александрович, а не Алексеевич, помощник командира лодки, капитан-лейтенант Кокорев, он же вахтенный офицер, командир второй боевой смены. И тут же спустился вниз ко мне, под “козырек”— самое защищенное от стихии место на мостике, с иллюминаторами для обзора носового сектора Но обзор ограниченный. Поэтому мы правим вахту “на заборе” — на площадке 1,5 м выше, возвышаясь над всей лодкой выше пояса, с секторами обзора горизонта и воздуха 360 градусов.

— Горизонт чист!..

— Горизонт чист, — скороговоркой сдавал вахту Юра, — погода дрянь, ветер 280 градусов, 12 метров в секунду, волна 5–6 метров, облачность 10 баллов, видимость 7 миль. Указания на вахту — новых нет. Остальное ты знаешь.

— Принято, — отвечаю я.

— Давай, докладывайся! — торопил Юра. Он, несмотря на химкомплект, промок насквозь, промерз, и его ждали заслуженный ужин и отдых.

Я взобрался на “забор” Привязался — влез в петлю из прочного конца и затянул ее на груди (потом для этой цели на лодки стали выдавать монтажные пояса). Проверил, закрепился ли сигнальщик. Одновременно осмотрел горизонт и воздух, не упуская из поля зрения набегавшей волны.

Было еще светло, но плотность облаков такова, что невозможно было определить, где солнце Серое небо, серое море — не то. И свинцовое — не то. Неприветливое — слабо. Враждебное? Точнее…

Волны высотой 5–6 метров, как оценил их Юрка, мне показались “выше сельсовета”. Высота глаза наблюдателя на ПЛ — 7,5 метра. И когда лодка при длине волны около 100 метров (длина лодки — 91 метр) ритмично через 5–7 секунд то поднимается на гребень, и тогда волна кажется не более пяти метров, но когда опустится в подошву, тогда да — высота волны резко вырастает. Но вот лодка, почему-то задержавшись на гребне, вдруг как рухнет под подошву следующей волны и на нас стремительно набегает шипящая стена воды. Я кричу сигнальщику:

— Берегись!

Мы нагибаемся, поворачиваемся боком, руки в мертвой хватке на конструкциях мостика, дыхание затаено, глаза закрыты — стена бьет тебя всего сразу, крутит, рвет, кромсает и сходит назад Ты плюешься, кашляешь, харкаешь, естественно, материшься… На запрос снизу. “Как вы там?” — отвечаешь: “Нормально!** Потом приходишь в себя и шаришь глазами по горизонту и воздуху…

Никого? Слава богу, никого…

Но такое купание случается не через 5–7 секунд, а пореже — через 5–7 минут. И я, освоившись на мостике, нажимаю тангенту “Нерпы” — внутрикорабельной связи:

— Внизу! Подключить командира! Товарищ командир, старший лейтенант Шеховец вахту принял исправно!

— Меняйтесь!

У командира нет вопросов— он после ужина уже поднимался наверх для перекура.

Кокорев, дождавшись переката девятого вала, чтобы не оказаться в роли поршня под многотонным водяным столбом, исчез в шахте люка Погода не располагала к выходу наверх для перекура, и, кроме нас с сигнальщиком, на мостике не было никого. Мы стояли с ним друг против друга, по диагонали, непрерывно осматривая: я — носовую полусферу, он — кормовую. Если полностью нас накрывало сравнительно редко, то ведро-другое холодного крутого рассола мы имели от каждой второй или третьей волны, ударявших в лобовую часть мостика Но вот повышенный взлет лодки, зависание — и площадка, на которой мы стоим, стремительно и долго уходит из-под ног вниз. “Берегись! Отплевываясь, мы еще перешучиваемся и хохочем Хотя море требует уважения к себе и в этом походе легкомыслие и неуважение к морю было не раз наказано переломом ребер, выбитыми зубами, вывихами рук, пальцев, разбитыми носами и просто “фонарями”. Пять суток блаженства..

Чем ниже (южнее) мы спускались, тем спокойнее становился океан, выше температура, "чище" визуальный и радиотехнический горизонт— ни самолеты, ни корабли (вообще надводные цели) по несколько суток не загоняли нас под воду.

Наступили дни, когда ходовая вахта на мостике (с разрешения командира) неслась по форме одежды “ноль”, то есть в трусах. Океан чуть-чуть дышал, поверхность его, изумительной синевы, гладкая, как не знаю что, вспарывалась форштевнем лодки так аккуратно, что надстройка ПА, имеющая в самой высокой части не более двух метров, оставалась сухой. Нас сопровождали дельфины, парами и большими группами. Скорость, изящество и приветливость — восхитительные создания! Поражает то, что они выскакивают из воды одновременно! У меня есть фотография, на которой запечатлен миг, когда в воздухе одновременно были десятка три дельфинов!

Солнце уже не греет, а печет. На небе редкие перистые или высококучевые облака К концу вахты кожа у нас покраснела и даже чуть-чуть побаливает — легкий ожог. Сигнальщик, перегревшись под субтропическим солнцем, чувствует себя хуже — озноб, повысилась температура Но ночью, спустя 8 часов, он исправно выходит на вахту. Температура в норме, побаливают только плечи.

Ночью погода и обстановка не изменились. Небо густо-черное, звезды крупные, появились новые для нас созвездия Южного полушария — Южная Корона, Южный Крест и другие… Фосфоресцирует вода, да так ярко, что подсвечивает корпус ПЛ, зеленоватые отсветы даже на наших лицах. Вокруг лодки голубое пламя, за кормой — голубая полоса кильватерного следа, белая в районе гребных винтов, затухающая в нескольких кабельтовых позади.