2 ноября состоялись президентские выборы в США. Победил Картер, кандидат демократов. Форд проиграл. За Картера проголосовало 40,8 млн. американцев, или 51 процент принимавших участие в голосовании. За Форда подали голоса 39 млн. американцев (48 процентов). Победа Картера была не очень убедительной, тем не менее он стал тридцать девятым президентом США.

3 ноября я встречался по служебным делам с Хайлендом, заместителем Скоукрофта. Как раз в это же время Форд вместе с женой и со всем своим семейством в соседнем зале Белого дома выступал с заявлением перед многочисленной группой репортеров о признании своего поражения. Форд сорвал голос в последние дни своей избирательной кампании, и значительную часть традиционного заявления сделала перед микрофоном его жена. И Форд, и его жена тяжело переживали поражение. В близком кругу Форд с горечью воскликнул: „А ведь победа была очень близка. Где же мы не доработали?" Он, однако, отказался опротестовать результаты выборов, как ему советовали некоторые его друзья.

По моим личным наблюдениям, тактика умиротворения правых явно не принесла Форду политических дивидендов. Его неустойчивый курс во внешней и внутренней политике шел вразрез со все еще широко распространенными в США после вьетнамскими настроениями и при этом не снискал ему поддержки ультраконсерваторов, делавших ставку на Рейгана. Форду не удалось привлечь на свою сторону значительную часть сил, составлявших основу избирательной коалиции демократической партии. В оппозиции к президенту оказались профсоюзы, недовольные его социально-экономической политикой. За Форда практически не голосовали представители этнических меньшинств. На Юге страны южанин Картер имел явное преимущество над Фордом. Большую роль в определении предпочтения избирателей сыграли прошедшие перед выборами общенациональные телевизионные дебаты между двумя кандидатами. Смотрела их вся Америка. Как известно, Форд никогда не был хорошим оратором, да и его реакция на острые вопросы была заторможенной, порой не достаточно продуманной, давал повод для критики. Картер смотрелся вполне „по-президентски".

Объяснимо было и желание избирателей, чтобы в руководстве страной оказались новые лица, способные вернуть пошатнувшееся доверие истэблишменту в Вашингтоне.

Большинство политических обозревателей и комментаторов характеризовало Форда как порядочного и честного человека (что, видимо, на американском политическом лексиконе звучало как своего рода похвала для лица, занимающего высший пост в США), но не очень способного, чтобы и дальше возглавить страну в столь сложное время.

На следующий день у меня состоялась неофициальная доверительная беседа с Киссинджером.

Госсекретарь пребывал в каком-то отрешенном состоянии. Он сказал, что хотя умом он уже в течение некоторого времени до выборов понимал, что, скорее всего, Форд проиграет, но, „как бывает в случаях надвигающейся неприятности", мысль об этом невольно отгонялась в ожидании благоприятного поворота событий. „Теперь ждать больше нечего. Надо думать, что делать дальше".

Киссинджер сказал, что до сих пор серьезно не задумывался, где и кем он будет после 20 января, когда Картер вступит в должность президента. Он и сейчас еще не знает этого. Вариантов немало, но все они после большой работы на посту госсекретаря кажутся недостаточно серьезными и интересными. Проблема денег не стоит, сказал он, я могу их зарабатывать, учитывая популярность, которую приобрел. Речь идет о нахождении такого дела, которое бы внутренне меня удовлетворяло.

Он резко критиковал Форда, за неумелое использование им в ходе избирательной кампании плюсов американской внешней политики, особенно отношений с СССР, в чем он явно пошел на поводу у Рейгана и ему подобных.

Особенно он ругал Форда за недальновидность и колебания, которые помешали заключить новое соглашение по ОСВ. Я уверен, сказал госсекретарь, что если бы сразу после моего возвращения из Москвы в январе этого года Форд принял твердое решение, заставив Пентагон считаться с его мнением, то уже в марте можно было бы подписать такое важное соглашение. И я уверен, что, хотя это соглашение могло бы явиться предметом дискуссии в ходе предвыборной кампании, в целом большинство американских избирателей поддержало бы Форда в этом вопросе, особенно если бы это соглашение было выпукло представлено президентом в контексте проблемы войны и мира, которая по-прежнему является основным фактором, определяющим отношение американцев к внешней политике.

Киссинджер далее заметил, что, несмотря на существующее, несомненно, в Москве раздражение в связи с теми или иными его ходами в международной политике, он был, есть и останется человеком, считающим, что на современном этапе международной истории советско-американские отношения являются определяющим фактором мировой политики. Все остальное — производное.

В заключение беседы он сказал, что, конечно, хотел бы закончить некоторые крупные дела в международной политике, но в оставшиеся два месяца вряд ли можно будет это сделать.

В целом надо признать, что, несмотря на его зигзаги и политические маневры в определенных сферах наших отношений, Киссинджер сыграл большую роль в общем улучшении советско-американских отношений в период администраций Никсона и Форда, в становлении политики разрядки. В этом его несомненная личная заслуга как крупного политического деятеля США.

Подводя черту под президентством Форда, хочу высказать свое личное мнение. „Звездным часом" его президентства была договоренность во Владивостоке по ограничению стратегических вооружений. И Форд стоял перед выбором: завершить ли владивостокскую договоренность, несмотря на оппозицию справа, заключением нового соглашения по ОСВ-2 (что было возможно) или отвернуться от этой возможности и от своего наивысшего достижения во внешней политике. Окончательное решение, которое он принял в этой связи под влиянием предвыборной кампании, видимо, стоило ему президентства.