В начале 1952 года я решил переговорить с Зориным насчет дальнейшей работы. Проработав у него в секретариате около пяти лет, я, естественно, захотел попробовать свои силы в каком-либо посольстве. Он поддержал мое желание. Прошло некоторое время, и Зорин сам вернулся к этому разговору. Скоро, сказал он, освобождается должность посланника в Швейцарии, и я буду рекомендовать вас на эту должность.

По установившейся традиции, все рекомендации на должность посла или посланника, а также другие важные вопросы рассматривались тогда у министра Вышинского в присутствии всех его заместителей и самих кандидатов на посты. Созывались эти совещания практически ежедневно, обычно в 12 часов ночи. Фактически так повелось, что на них говорил в основном один Вышинский (или затевал дискуссии, где можно было блеснуть красноречием, в чем ему нельзя было отказать).

И вот в повестку дня одного из таких ночных бдений у министра был включен вопрос о моем назначении в Швейцарию. Так состоялась моя вторая встреча с Вышинским. Когда дошли до обсуждения моего вопроса, он сразу вспомнил, что я отказался от престижного поста в Учебном отделе. „Вы тогда говорили мне о своем желании активно поработать за границей, — начал иронизировать он. — И выбрали сейчас „самый активный пост" — Швейцарию, куда обычно едут одни пенсионеры или те, кто скоро уходит на пенсию. Этот номер не пройдет".

Я ответил, что не сам выбрал эту страну, а мне ее предложили, и что я готов поехать в любую другую страну, где есть такая необходимость.

„Вот это другой разговор", — подхватил Вышинский. „Куда бы его послать, чтобы он, молодой и полный сил, мог действительно потрудиться, а не расслабляться?" — задал он риторический вопрос. Все молчали, не зная, куда министр клонит.

Потом, как бы осененный блестящей мыслью, Вышинский быстро сказал: „А давайте-ка пошлем его советником в посольство в Вашингтоне, отношения у нас с американцами очень плохие, напряженные, пусть там поработает над их улучшением".

На том он и порешил. Так неожиданно меня назначили на американское направление (о чем я никогда не жалел), на котором я проработал на различных должностях почти всю свою дипломатическую жизнь — с 1952 по 1992 год.

Итак, осенью 1952-го я отправился в Вашингтон в качестве советника посольства. В то время работники МИД, ехавшие на работу в США, направлялись не самолетами (что было тогда дороже), а пароходом из французских портов в Нью-Йорк. Нам с женой довелось попасть на роскошный океанский лайнер „Иль де Франс", и мы впервые — уже на практике, а не в стенах Дипшколы, — должны были пройти курс „высшего этикета".

Все вроде обошлось, кроме небольшого конфуза с меню. Когда мы с женой пришли в зал-ресторан, нам дали красивое меню с длинным списком разнообразных блюд. Большинство названий было совершенно незнакомо, да к тому же все было написано на французском языке, которого мы совсем не знали. Долгое время мы изучали это меню, а затем „бросились головой в омут — что будет, то будет", показав официанту на понравившиеся нам названия. Чтобы быстрее освоиться с кругом названий, мы с женой сделали разные заказы. Когда я делал свой заказ, то почувствовал, что-то тут не то, но официант был невозмутим и записал мой заказ. Через л некоторое время он принес мне два разных супа, так как заказанное мною „второе блюдо" тоже оказалось супом. Жена моя оказалась более удачливой в своем выборе. Чтобы не попасть больше впросак пришлось взять меню с собой в каюту и основательно проштудировать его с помощью словаря.

27 сентября 1952 года стал первым днем моей работы в посольстве в Вашингтоне. Послом в это время был Зарубин, заслуженный ветеран дипломатической службы, до этого побывавший послом в Канаде и Англии. Внешне он выглядел сурово и строго, как достойный представитель „сталинской школы", хотя в целом он был неплохим, отзывчивым и справедливым человеком. У него был один сугубо личный „секрет", который он старательно скрывал: английский язык знал плоховато, хотя и прослужил более десяти лет послом в различных англоговорящих странах. Однако репутация в МИД у него была высокая, при этом подразумевалось, конечно, что он свободно говорит по-английски.

Я с головой окунулся в работу. Мне вначале было поручено вести внутриполитические дела и экономику США, что, естественно, не вызвало у меня большого энтузиазма, поскольку, как и всех молодых сотрудников МИД, меня интересовали внешнеполитические вопросы. Но ничего не поделаешь, пришлось подчиниться и возглавить работу соответствующего отдела посольства. Должен, однако, признаться, что в последствии я был благодарен послу Зарубину за то, что он сперва посадил меня на эти „малоинтересные" проблемы, которые в МИД большинство сотрудников (и я вместе с ними) знали лишь поверхностно и которые мне пришлось в Вашингтоне изучить довольно глубоко. Это очень помогло в моей дальнейшей дипломатической работе.

Тем временем я стал „набирать очки" и во внешнеполитических делах посольства. Дело в том, что при подготовке важной информации для Москвы или ответа на соответствующие запросы посол собирал у себя советников посольства для обмена мнениями. Я довольно быстро обнаружил, что, хотя по конкретному знанию отдельных сторон жизни в США я еще отставал от своих коллег, в то же время в вопросах большой политики я ориентировался заметно лучше их. Тут сказывался большой опыт работы в секретариате МИД.