– Здесь находятся те люди, которые или не имели или искупили смертные грехи, но к Богу не пришли, и Церковь нашу святую презирали.

Игорь поднял руку и указал на свернувшегося калачиком человека. Его изможденное тело покрывала темно-зеленая слизь.

– Это твой отец.

– А могу я с ним поговорить?

– Попробуй. Только не ожидай горячих объятий и радостных восклицаний.

– Папа, я твой сын Андрей, – сказал я.

– Ну и что, – прошипел тот, кто был моим отцом, не поднимая лица.

– Мой проводник сказал, что наши молитвы вытащили тебя из геенны огненной и освободили от червя неусыпаемого.

– Что-то плохо вы молились, – сказал он скрипучим голосом. – Я горел в огне, и меня жрали черви миллион лет.

– Что ты, – изумился я, – ты умер всего девять лет тому назад.

– Здесь другое время, – сказал он ворчливым полушепотом.

– Ты не рад мне? – спросил я обескуражено.

– Здесь никто не радуется. Это место мучений и боли. Уходи!

Он поднял на меня лицо – я отшатнулся: это был череп в ошмётках обугленной кожи, из глубины глазниц тускло сверкнули черные зрачки.

– Сын! Андрей, – сказал он, сотрясаясь всем телом, – молись за меня. Вон там сидела твоя мать, – он дернул черепом в сторону пещерки в скале. – Её отсюда ангелы наверх подняли. Я тоже туда хочу…

– Я не оставлю тебя, отец, – сказал я. – Обещаю молиться за тебя пока будут силы.

…И нас опять подхватила невидимая рука и вынесла прочь от страха и боли, от смердящего мрака и смертной тени. Мы вернулись на прежнее место среди густой сочной травы на берегу реки.

– Надеюсь, ты не сильно опечалился, – сказал Игорь. – Видишь, как нужна твоя молитва! Ты уж не останавливайся, молись день и ночь. А теперь пошли туда, где царствует вечная жизнь.

По широкому, залитому рассеянным светом лугу, по упругой траве, сквозь тонкие ароматы и радужный свет – мы пошли туда, где сверкал золотым светом огромный храм, увенчанный громадным бриллиантовым крестом.

– Я намеренно не показал тебе других твоих родичей и знакомых, чтобы не опечалить. Просто молись за всех, кого записал в помянник, и надейся на милость Божию. Ваши молитвы, пока выживете на земле, имеют огромную силу.

– Я увижу мать?

– Ты увидишь всех, кто в раю. Думаю, тебя кое-кто удивит.

Наконец, мы вошли под своды храма. Внутри стояло множество людей в белых и золотых одеждах. Моя одежда также побелела и стала настолько легкой, что я перестал чувствовать кожей её касание. Головы всех людей были повернуты к центральному храму, от которого исходило мощное сияние, – на лицах, как у детей на Рождество – ожидание чуда, подарков, чего-то светлого. Думаю, если бы не Дары Причастия, которые растворились во мне несколько часов назад, я бы ослеп. Мы приблизились к главному храму во вселенной и встали напротив врат. Моё сердце сильно забилось, и нечто вроде страха прошлось по мне легкой вибрацией. В этот миг зазвучали невидимые трубы, все встрепенулись, херувим у входа приподнял копье с хоругвью, и врата распахнулись. Там, на престоле, весь будто в сверкании молний, величественно восседал Царь царей – Иисус Христос. Мои ноги подогнулись, и я оказался на коленях – лбом в хрустальный пол. Господь благословил нас, и мы встали.

Я не мог оторвать глаз от лица Бога моего – из Его очей изливалась на меня такая милость и такая любовь, что сердце таяло и растекалось по груди моей. В тот миг я забыл всё и всех, моя душа ликовала и пела молитвы, благодарила и воссылала славу Царю Славы. Я не заметил, как врата закрылись и херувим приспустил копье с хоругвью. В те блаженные секунды я весь словно был объят благодатным огнем. А передо мной прошли те люди, которых Господь дал мне любить – и самодействующая молитва, такая красивая и нечеловечески сильная связали нас в одно огненное сообщество любви.

Не знаю, сколько это длилось, но только моего плеча коснулась рука, я оглянулся и увидел Игоря. Его лицо сияло, как у Моисея, когда тот спустился с горы Синай. Мне ничего не нужно было говорить или объяснять. Просто повернулся и пошел за Игорем.

Вокруг нас стояли люди с такими же сияющими лицами. Они смотрели на меня и я чувствовал то, что на земле длилось секундами, а здесь непрестанно – меня любили! И я любил всех. И вон того мужчину в красном одеянии с мученическим венцом над головой, расстрелянного коммунистами и еще живым закопанного в могилу; и деву в белых одеждах непорочности с лилиями в распущенных волосах; и женщину со следами былых ран, растерзанную львами на арене римского Колизея; и монахиню невиданной красоты – невесту Христову. Я будто вспоминал их имена, знал всё об их жизни и подвигах, они мне были как родные, больше чем родные – свои, христовы… И я был всем близок и любим. И не было между нами разницы, будто мы все только что прибыли сюда и встали вместе пред храмом Господа нашего и соединились в одну божественную семью.

Я увидел мать, она обняла меня и благодарила за молитвы. Она знала, что мне предстоит вернуться на землю, но не печалилась этому. Она верила в моё спасение. Передо мной прошли мои родичи, прародители, друзья, знакомые и даже вовсе незнакомые люди, о которых кто-то просил молиться. Подошла ко мне девушка и улыбнулась. Я сразу узнал её. Как-то батюшка попросил помолиться за отроковицу Елизавету, умершую в тринадцать лет. Она была единственной верующей в семье, понесла на своих плечиках грехи рода, умерла от тяжелой болезни. С каждым именованием её за упокой, мне все приятней было думать о ней, какой она стала в раю, увижу ли я её, узнаю ли. И вот я вижу её, кротко улыбающуюся, невыразимо красивую. Она ждет меня, она благодарна и прекрасна в свете вечной любви.