Шрифт:
— Верно, что не попал, — ответил парторг. — Я уже давно про этого Сашку думаю. Надо из него все-таки порядочного человека сделать. Какая твоя точка зрения?
— Не знаю, Платон Сергеевич. Он...
— Нет, тут даже думать нечего... Сашка же сейчас — ну как тебе лучше сказать, ну, как крот, что ли, — вслепую живет. Куда толкнут, туда и лезет... Сам я, Ванята, виноват. Сплоховал, одним словом...
— При чем тут вы, Платон Сергеевич?
— Отцу Сашкиному давно надо было гайку потуже завернуть. А я, видишь, промазал, смалодушничал... Ну ладно, разберемся еще. Рано тебе это пока знать...
Ванята зашел чуть-чуть вперед, не выпуская ладони из руки парторга, заглянул ему в лицо.
— Платон Сергеевич, а вы ж сами говорили: детям все надо знать — и про жизнь и про смерть... Помните?
— Конечно, помню... Соберусь с мыслями и все расскажу. С тобой ведь ухо востро надо держать! К каждому слову цепляешься...
Платон Сергеевич прошел несколько шагов, улыбнулся чему-то и сказал:
— А все-таки ты, Ванята, еж! Нет-нет, не оправдывайся! Все равно не убедишь... Давай нажимай, а то, в самом деле, к шапочному разбору придем.
На дворе еще было светло, а возле клуба уже горели электрические лампочки. В фойе играл оркестр, за окнами кружились пары.
У подъезда толпились мальчишки и девчонки. Они были чем-то взволнованы и возмущены.
Вокруг стоял шум, хоть уши затыкай. Громче всех орал Пыхов Ким. Ванята сразу узнал голос своего беспокойного, обидчивого друга.
— Пошли скорее, — сказал Ваняте парторг. — По-моему, там кого-то убивают.
Они прибавили шагу. Ребята увидели Платона Сергеевича и немного притихли.
— Эй, люди, что там у вас? — крикнул парторг.
Пыхов Ким замахал рукой.
— Не пускают, Платон Сергеевич! Обратно за ухи хотят! Я ж вам говорил!
Похоже, Ванятиных друзей в самом деле не пускали на праздник. У подъезда, заглядывая в двери, возле которых стоял билетер с красной повязкой на рукаве, толпились все деревенские ребята. Был тут и Гриша Пыхов, и Марфенька, и Сашка Трунов, и Ваня Сотник.
— Это как же не пускают? — спросил парторг Кима. — Билет у тебя есть?
— А то нет! Вот он — «Уважаемый товарищ». За ухи, Платон Сергеевич, хотят. Не считаются!
— Ну-ну! Ты, Ким, тише. Сейчас выясним.
Парторг отстранил Пыхова Кима, подошел к двери. Загородив вход рукой, там стояла Клавдия Ивановна, или просто тетя Клаша. Утром она убирала клуб, а вечером, когда крутили кино, отрывала на билетах «контроли», следила, чтобы в зал не проникли хитроумные «зайцы».
— Тетя Клаша, чего вы их? — спросил парторг,
— То есть как чего? Вы поглядите на них — комбинезоны понацепили. Как сговорились усе! Тут праздник, а тут... Не пушшу, и все. Ишь тоже — валеты, на палочку надеты! Перемазать усе хотят. Та я их!
— Мы чистые! — крикнул из-за плеча парторга Пыхов Ким. — Мы постиранные. Мы так решили, Платон Сергеевич. Чего она!..
— Ты, рыжий, молчи! — крикнула в ответ тетя Клаша. — Я тебя все одно не пушшу, хоть галихве одень!
Платон Сергеевич ласково и тихо взял контролера за руку:
— Пустите, тетя Клаша. Я вас прошу. Лично...
— Ну балуете вы их, Платон Сергеевич! Сами сказали, штоб порядок, а сами... Чего стоите, архаровцы? Заходите, если по-человечески просят. Ну!
Наступая друг другу на пятки, «архаровцы» повалили в дверь,
В фойе ярко горел свет. Возле потолка — от одного угла к другому — висели пестрые флажки. Молодежь танцевала, а кто постарше, подпирал стены, придирчиво наблюдая за парами.
Ванята увидел отца Пыховых. Он был в длинном сером пиджаке и брюках, забранных в хромовые сапоги. Тугой воротничок стягивал загоревшую шею. Тракторист не признавал пуговиц на рубашке и галстуков. Даже для газеты снимался нараспашку. Но ради праздника терпел.
Сотник сразу помчался к своему другу. Ванята отправился с Марфенькой к буфету, где шумно торговали пивом, конфетами и пряниками; позванивая в кармане медяками, он стал в очередь.
Но угостить Марфеньку не удалось. Над дверью в зал резко и требовательно зазвенел звонок, Оркестр проиграл для приличия еще два коленца и смолк. Колхозники заторопились в зал.
Первый ряд, как обещал Платон Сергеевич, был забронирован, то есть оставлен школьной бригаде. Исключение сделали только для деда Антония. Он сидел в кресле первого ряда и, ожидая начала, поглядывал на часы «Павел Буре».
Ванята сел в центре. Справа от него заняла место Марфенька, а слева — Ваня Сотник. Марфенька тоже была в комбинезоне. Только не в синем, а в зеленом. Из карманчика выглядывала белая с золотым сердечком ромашка; на голове, закрывая правое ухо, был коричневый, слинявший на солнце берет.