Итак, согласно Матуране, все живые системы (по-видимому, это и отдельные существа и группы существ, и отдельный вид, и всё живое) вступают во множество взаимодействий. Они растут, выделяют энергию, размножаются. «Всё это организовано в виде замкнутого каузального процесса, допускающего эволюционные изменения в способе поддержания кругообразности, но не допускающего утраты самой кругообразности». Пояснение самого Матураны: репликация молекул приводит к созданию полимеров, полимеры нужны для метаболизма, метаболизм же нужен для синтеза полимеров, который происходит благодаря процедурам репликации, – вот это всё и есть круговая организация, которая образует гомеостатическую систему. (Пример понятен, но остается совершенно загадочным, что такое гомеостатический процесс, допускающий эволюционные изменения). «Неявным следствием круговой организации оказывается предсказание, что взаимодействие, которое происходило однажды, произойдёт вновь». Если предсказание оправдывается, то система сохраняет свою целостность – с точки зрения наблюдателя, утверждает Матурана, это значит, что она идентична самой себе. (Ключевой и весьма тёмный момент: в каком смысле взаимодействие повторяется, если, согласно Матуране, постоянно возрастает сложность этого взаимодействия? Вообще ни одно взаимодействие никогда вновь не может быть тем же самым. Так возникает проблема признания одного взаимодействия тождественным другому, т.е проблема отождествления нетождественного – проблема сама по себе не менее загадочная, чем проблема возникновения языка. Наконец, какое именно взаимодействие повторяется? Любое? Это абсурдно!).

«Один организм может вносить модификации в поведение другого организма двумя основными способами». Первый – когда последующее поведение одного из них строго зависит от предыдущего поведения другого, например, «при ухаживании или в поединке». Матурана справедливо полагает, что этот способ к образованию социальной коммуникации не ведёт. Второй связан с тем, что организм каким-то образом особо реагирует на организмы своего вида (как и почему – неизвестно, но тут Матурана в потоке своих весьма абстрактных построений делает хотя и туманную, но единственную эмпирическую ссылку на приматов и дельфинов, у которых такое выделение, по его мнению, наблюдается). Поэтому, когда один организм что-то делает, то он автоматически привлекает внимание другого и, тем самым, ориентирует «поведение другого организма на какую-то часть его области взаимодействий, отличную от части, в которую входит данное взаимодействие». Ориентирующее действие одного организма – это действие, не требующее реакции другого организма, однако всё же побуждает ориентируемый организм как-то это действие интерпретировать (зачем и как?).

Анатомическая эволюция, в свою очередь, способствует развитию артикуляционного аппарата. Люди начинают пользоваться звуками в своём ориентирующем поведении. Важно, что интерпретация всех ориентирующих действий, в том числе, издаваемых звуков, происходит совершенно произвольно, без каких-либо реальных оснований (т.е. заведомо ошибочно!). Говорящий всегда совершает ошибку, ибо «молчаливо полагает, будто его слушатель тождественен ему, а значит и когнитивная область последнего тождественна его собственной когнитивной области». (Не понимаю: говорящий никогда не считает слушателя самим собой, о какой же тождественности идёт речь? Если же речь идет только о сходстве, то рассуждение Матураны теряет оригинальность, ибо не даёт критериев сходства и возвращает нас к конструкциям Аристотеля). В терминах Матураны, ориентируемый организм совершает выбор в своей когнитивной области, «не обращая внимания на когнитивную область ориентирующего». Это и есть «основа для любого языкового поведения». Ну, а далее уже всё просто. То, что однажды произошло, будет повторяться из-за стремления сохранить круговую организацию. Поэтому взаимосвязь ориентирующих действий и реакций на них сохраняется. Возникает своеобразная "ко-операция" между организмами. Так, мол, и возникает ложное впечатление, что в процессе ориентирующего поведения передается информация из когнитивной области одного в когнитивную область другого. [262]

Уф! Тяжко излагать столь вязкий и абстрактный текст. Попробую ещё раз объяснить, как я понял, о чём идёт речь. Допустим, два организма одного вида нечто делают. Если эти действия физически или биологически зависимы друг от друга (например, распушил хвост в брачный период – привлёк самку или толкнул – упал), то речь не идёт о социальном взаимодействии (упавший падает как физическое тело, а не как представитель социума). Если они делают нечто, не зависимое друг от друга (например, один прыгает, а второй – сосет лапу), то каждый из них в силу принадлежности к одному виду обращает внимание на действия другого. И принимает эти действия другого за адресованное себе сообщение, хотя на самом деле каждый делал то, что делал, и никакого сообщения не передавал. В дальнейшем, когда один начнёт прыгать, то второй в силу неизбежности круговой организации начинает повторять свои действия (сосать лапу). Таким образом, устанавливается устойчивая связь: прыжок – сосание лапы. При этом организм сам для себя придумывает основания, приведшие к образованию связи. И, хотя у каждого эти основания свои, он приписывает в силу понимаемой принадлежности к одному виду эти же основания и своему партнеру. Чем выше организм находится на эволюционной лестнице, тем больше у него анатомических приобретений, позволяющих реализовывать всё более сложные программы поведения, не вызванные физической или биологической необходимостью, тем больше каждый организм производит независимых действий и тем чаще устанавливаются устойчивые связи.

Мне кажется, что Матурана близок к решению обсуждаемых парадоксов, но его исходные посылки (типа постулата кругообразности) темны и противоречивы. Это не удивительно, ведь для Матураны организм – всего лишь автомат и, разумеется, автомат, не обладающий сознанием. А потому приходится придумывать ни откуда не вытекающие весьма сомнительные допущения, например, о кругообразности взаимодействия. Выступая как наблюдатель собственного поведения, этот автомат способен даже, как утверждает Матурана, строить сугубо индуктивные выводы о своём поведении. Но, как известно, этот тезис эмпиризма опасен. На одной индукции никакой теории не построить, в том числе теории собственного поведения.

Гораздо лучше логически оправданный и крайне оригинальный выход из обсуждаемого круга предлагает Б.Ф. Поршнев. Правда, для реализации своей идеи ему, в свою очередь, требуется огромное число достаточно произвольных допущений, включая, например, существование телепатии. [263] Не буду излагать саму концепцию подробно, тем паче, что ранее она уже упоминалась. Причиной возникновения речевого общения в филогенезе, по Поршневу, стала необходимость для неоантропов каким-нибудь способом защитить себя от суггестивного воздействия людоедов-архантропов. Вот, например, некий архантроп хочет с помощью суггестии подчинить неоантропов, а те в упреждение совершают некое не предопределенное ситуацией действие (Поршнев называл такие действия неадекватными, фактически именно их Матурана называет ориентирующими). Но если у Матураны ни сами эти действия, ни их воздействие на других не получили ясного биологического обоснования (мол, у одного усложняется поведение просто потому, что оно необходимо усложняется, а другой, мол, реагирует, потому что необходимо реагирует), то Поршнев находит им оправдание. Неоантропы осуществляют такие неадекватные действия, которые вызывают непроизвольную имитацию (например, зевание). Зевание ослабляет суггестивное воздействие, чего неоантропы совместными усилиями и добиваются. Практика осуществления контрсуггестии такого рода постепенно образует навык взаимозависимых действий, лишенных в силу своей неадекватности, какого-либо иного содержания, кроме взаимозависимости. Эти действия и являются началом становления речи. Блестящая идея, но несколько смущает ее детективный уклон и отсутствие каких-либо прямых оснований для такого описания взаимоотношения архантропов с неоантропами.

Пожалуй, ещё более простой и существенно менее притязательный ответ дает А.Л. Блинов: для возникновения речи достаточно, чтобы участники общения упорно притворялись, будто бы у знаков есть смысл. «Коллективная и согласованная ошибочная вера всех участников общения в интенциональность (и/или осмысленность) физических медиаторов общения с успехом заменяет само отсутствующее свойство интенциональности (осмысленности)». [264] Мне нравится такой взгляд. Вообще показательно, что все попытки дать логичное объяснение возникновению языка ведут к признанию принципиальной ошибочности, неадекватности возникающих связей. Конечно, и идея Блинова выглядит не менее странной и сомнительной, чем замысел Матураны. Действительно, с чего вдруг люди стали играть в столь странные игры и упорно притворяться перед собой и друг другом? Неужели, как полагает Б.Ф. Поршнев, исключительно для того, чтобы запутать архантропов?

Для менее экзотического объяснения всё-таки вначале следует понять роль сознания в функционировании языка и роль языка в функционировании сознания. Но об этой-то роли как раз старательно забывают и лингвисты, и даже психологи. Сам Н. Чомский объясняет это так: «Язык – продукт человеческого сознания, создаваемый заново в каждом индивиде посредством операций, которые лежат далеко за пределами сознания». [265] А отсюда вытекает понятное следствие: поскольку основные события в языке происходят за пределами сознания, то незачем уделять сознанию много внимания. Ну, действительно, если словоформы зависят от количества нервных ячеек, концепты – от генетических программ, а абстрактные принципы управления функционированием языка определяются, по мнению Чомского, "биологической необходимостью", то лингвисты просто обязаны были потихоньку исключить сознание из рассмотрения. Психологи, к сожалению, не разъяснили им, что содержание сознания всегда порождается в результате неосознаваемых операций.