– Боюсь, вы опять правы. Я удаляюсь, но полон надежды скоро вновь вас увидеть. Обещаю, что я буду вести себя благоразумно! – он поцеловал ей руку, чем весьма смутил девушку, и размашисто зашагал по дорожке к дальней границе парка, где начинались владения мисс Перри.

– В тридцать лет уже пора научиться вести себя благоразумно! – с непонятной для себя досадой пробормотала Эбби ему вслед. – Это мне или Белинде простительно совершать глупые, наивные поступки, но когда вполне взрослый джентльмен ведет себя, как пятнадцатилетний мальчишка, это смешно... и некрасиво.

Эбигейл вернулась к своей скамье, осторожно озираясь по сторонам – не заметил ли кто-нибудь из прислуги ее тайного разговора с джентльменом, но никого не увидела и с облегчением уселась на скамейку.

Ее мнение о разумности поведения Лонгсдейла оказалось во многом здравым, но она слишком мало была знакома с этим типом избалованных повес, упивающихся своим положением завидного жениха до тех пор, пока не увидят, что их вытеснил с пьедестала кто-то более молодой и блестящий. Тогда они очертя голову бросаются в брак с какой-нибудь леди, и чем моложе и красивее она будет, тем больше это потешит их самолюбие и позволит утереть нос соперникам. Лишь некоторым из них достает удачливости обрести подлинное счастье, и Сэмюэль Сноуорд являл собой такой пример для своего друга. Значит, и сам Лонгсдейл еще не утратил пылкость чувств и сможет выбрать себе спутницу по сердцу, а не потому, что того требуют поколения его предков, желающих продолжения рода.

Для Лонгсдейла, может, было и лучше остановить свой выбор на мисс Эварт, или мисс Хедвич, или еще какой-то девушке такого же возраста и положения, но он вбил себе в голову, что мисс Тиндалл – сокровище, посланное ему небом, и он должен добиться ее любви, а пока добивается, и сам ее полюбит.

Белинда вернулась со своими кузинами только на следующий день. За это время Эбби сумела убедить тетушку, что ссора забыта, и миссис Эварт разрешила племяннице участвовать во всех развлечениях вместе со своей дочерью и сестрами Уивинг.

Фанни была полна самодовольства – какой-то вдовец средних лет обратил на нее свое внимание, и Фанни тотчас вообразила себя супругой этого самого вдовца и владелицей пусть и небольшого, но вполне вместительного домика в ближайшем городке как раз напротив собора, что они с сестрой недавно осматривали. Кэтрин от зависти просто зеленела, что в сочетании с ее рыжими волосами придавало ей русалочий вид. Миссис Эварт не могла дождаться, когда же нелюбимые племянницы отправятся восвояси, но до этого счастливого дня оставалось не меньше двух недель, а теперь, учитывая надежды Фанни, можно было опасаться, что обе мисс Уивинг задержатся у Эвартов и дольше.

– Я слышала, как этот вдовец, мистер Повенсли или Пертенсли, я не запомнила, сказал кому-то, что в рыжеволосых девушках больше жизни, чем в бледных златокудрых красавицах, и Фанни вообразила себе, что он вот-вот попросит ее составить ему партию, – жаловалась Кэтрин Эбби, которую случайно застала в музыкальном салоне одну. – Можно подумать, только у моей сестрицы рыжие волосы!

Эбби не знала, стоит ли ей ободрить мисс Кэтрин или, напротив, выразить убеждение, что ее сестра слишком умна, чтобы принять простую любезность за восхищение. И в том, и в другом случае беседа не могла доставить Эбби удовольствия, но одна сестра Уивинг хотя бы лучше, чем обе. Фанни в это время просиживала часы перед зеркалом, пытаясь с помощью пудры придать своему носу меньшую выразительность, а горничная исколола все пальцы, нашивая на платье госпожи атласную тесьму.

Миссис Эварт все еще жаловалась на мигрень, что позволяло ей избегать общества сестер Уивинг и собственной дочери, но вскоре она послала за Эбби, чтобы девушка ей почитала. Эбигейл рада была избавиться от мисс Кэтрин, а потому с радостью откликнулась на просьбу тетушки.

Она переворачивала уже третью страницу, а тетя Энн вот-вот должна была погрузиться в приятную дремоту, когда в малую гостиную неожиданно вошел мистер Эварт. Выражение его лица казалось озабоченным. В руке джентльмен держал конверт с траурной каймой, и сердце Эбби сжали ледяные пальцы дурного предчувствия.

– Миссис Эварт, – сказал дядюшка, обращаясь к супруге. – Только что дворецкий принес мне это письмо. Оно адресовано вам, но я подумал, что лучше будет, если мы откроем его вместе.

– О, ну конечно! Откуда оно? Что-то могло случиться с кем-то из наших родственников? – миссис Эварт живо приподнялась в своем глубоком кресле и с тревогой и сдержанным ожиданием взглянула на мужа.

Уж она-то предпочла бы, чтобы умер кто-то из родных мистера Эварта, из тех, кто вечно просит у него денег, а не одна из двух ее престарелых дальних родственниц. Мистер Эварт посмотрел на племянницу и горестно вздохнул.

– Эбби, боюсь, в этом послании дурные вести для тебя. Письмо прислано из Рима.

– Из Рима! – Эбби вскочила, но ноги ее тут же подкосились, и она почти упала на свой стул, а книга выпала из ее рук и шлепнулась на китайский ковер. – Отец?..

– Мистер Эварт, да распечатайте же его! – воскликнула вдруг миссис Эварт, побелевшее лицо племянницы ее напугало.

Дядя еще раз озабоченно взглянул на Эбигейл и без дальнейших проволочек развернул письмо. Внутри оказалась короткая записка и какие-то бумаги желтоватого цвета. За несколько мгновений мистер Эварт пробежал глазами содержимое записки и поднял голову.