– Викарий – очень милый и добрый человек, – робко возразила Констанс, в душе разделяющая сомнения брата, причем на гораздо более веских основаниях.

– Я вовсе не говорю, что Реймз не достоин любви! Если бы миссис Реймз была младше его на год-два или даже на десять, прожила с ним в браке двадцать лет и родила ему пятерых детей, я бы с уверенностью сказал, что их брак счастливый. Но как я могу поверить в это, глядя на них обоих? Более неподходящей пары трудно себе представить, и я знаю, что она вышла за него замуж не из романтических побуждений!

– Встречаются и более странные пары, Теренс, вспомни хотя бы нашего кузена и его жену, – Конни нечасто возражала брату, но иногда ее неосознанная женская мудрость уже давала о себе знать.

Арчер промолчал и пошел дальше по коридору, и сестре ничего не оставалось, как последовать за ним. Уже в холле, перед тем, как Констанс уселась в коляску, которая должна была отвезти ее назад в Бакминстер, брат сказал ей:

– Как только урожай будет собран, я уеду отсюда. Надо поискать тебе достойную компаньонку и посмотреть, в каком состоянии наш лондонский дом, нельзя ли и его привести в порядок. Пора тебе уже выезжать в свет, и предстоящая зима – самое удачное время для твоего дебюта!

– И ты оставишь меня здесь одну? – в страхе переспросила мисс Арчер.

– Конечно, ты поживешь пока у Реймзов, миссис Реймз привязалась к тебе и, надеюсь, не станет возражать, если ты еще на несколько недель воспользуешься ее гостеприимством. А мне лучше провести какое-то время вдали от Бакминстера...

– И от нее... – шепотом добавила Конни, оглянувшись на кучера. – Но я не смогу выезжать зимой, еще не закончится наш траур!

Сквайр подсадил сестру в коляску и небрежно взмахнул рукой.

– Наш дядя, по правде сказать, не очень-то заслуживал того, чтобы носить траур целый год. Вполне достаточно и полугода.

– Он вырастил нас, Теренс, не забывай об этом, – едва не со слезами возразила Констанс.

– Не беспокойся, дорогая, я ничего не забыл и не забуду. Нам есть за что благодарить его и есть за что ненавидеть, но наши чувства не имеют никакого отношения к твоему черному платью. Ты снимешь траур, как только у нас будет достаточно свободных средств, чтобы заказать тебе новый гардероб. Пока же тебе придется удовольствоваться тем, что есть.

– Мои старые платья, боюсь, вышли из моды, – Конни помрачнела, суровое воспитание дяди не избавило ее от доли тщеславия и желания нравиться.

– Уверен, они достаточно хороши для Бакминстера. На твоем месте я бы выбросил этот ужасный туалет прямо сейчас. Насладись последними теплыми днями в чем-нибудь светлом и красивом, подобно миссис Реймз, – ну как же Арчер мог не вспомнить о супруге викария? – Она всегда одета к лицу!

– У нее отменный вкус, – согласилась Констанс. – И к тому же темные волосы и смуглая кожа. С такой внешностью она будет производить впечатление в любом платье. Разве она не показалась тебе хорошенькой в нашу первую встречу, когда открыла дверь в этом кошмарном фартуке?

– Поезжай, Конни, Ральф должен вернуться не позднее четырех, я обещал навестить наших соседей и поговорить с ними насчет ремонта моста, – резко переменил тему Арчер, и Констанс не осмелилась возражать.

– Я должен, должен уехать и перестать мечтать о ней, – бормотал молодой сквайр, поднимаясь на крыльцо по сбитым ступеням, между которыми сквозь трещины проросла трава.

– Я должна прекратить думать о молодом Арчере, – почти те же слова в этом время говорила себе миссис Реймз. – Я замужем, мой супруг любит меня, и я... я тоже его люблю.

Окончание фразы она произнесла вслух и тут же опасливо оглянулась на дверь своей спальни. Мисс Арчер уехала посмотреть, как продвинулся ее брат в работах по восстановлению былого великолепия их родового гнезда, Минни хлопотала внизу, викарий дремал в своей комнате, и у Эбби появилась пара свободных часов, чтобы осмотреть свой гардероб и решить, какие из платьев она отдаст девочкам из школы мисс Уивинг, а какие, при должной сноровке, сможет переделать и носить еще два или три года.

Эбигейл каждый день молилась о том, чтобы в ее душу вернулась безмятежность. Она чувствовала себя закоренелой грешницей из романа, обманывающей собственного мужа. Пусть она не сделала ничего предосудительного, сами ее мысли уже считались грехом и не должны были появляться в голове Эбби.

Все, что она сумела создать своими руками, весь ее крошечный уютный мирок, разваливался даже не под напором житейских бурь, так часто накатывающих на мирный берег скромных тружеников, а всего лишь от дуновения слабого ветерка сомнения.

– Боже мой! Неужели Делия была права, и я не смогу прожить все отмеренные мне годы спокойно, без страстей? Куда делось все то, на чем строилась моя жизнь, – чувство долга, благодарность и привязанность к мужу, желание помогать тем, кому я смогла бы помочь, тихие домашние радости... – Эбигейл с отвращением отбросила скромное синее платье, украшенное одним лишь кружевным воротничком. – А ведь мистер Арчер даже не красив, он уступает внешностью мистеру Лонгсдейлу, не говоря уж о Марио... Когда-то я думала, что любила их, но и то, и другое чувство я смогла принести в жертву... Кому только были нужны эти жертвы? Удачлив ли Марио в своем торговом деле, а Лонгсдейл – любит он Белинду так искренне и глубоко, как подобает супругу?