Приходский священник, седовласый и полненький, нараспев произносил вступительные фразы обряда венчания. Издалека Стефани мельком увидела Энн, стоящую с Рикардо и кем-то еще у алтаря. Ее сводная сестра выглядела просто шикарно — белокурые волосы, взбитые в пышную прическу, осиная талия, казавшаяся еще тоньше в белоснежном подвенечном платье. Ненавидела ли она Энн? До этой минуты Стефани ощущала к ней лишь скрытую неприязнь, а иногда даже жалость. Ненависть слишком сильное чувство, чтобы растрачивать его на такую, как Энн, даже если их прошлое состоит чуть ли не из одних конфликтов. Но сейчас? Сознание того, что Энн отбирает у нее Рика, было слишком мучительно. Да, в этот миг Стефани ее ненавидела. Почти так же сильно, как и Рика, за его коварное предательство…

Стеф не исполнилось еще и двадцати, и не случалось в ее короткой жизни ничего, что подготовило бы ее к такому дню, к столь болезненным, невыносимым переживаниям. Они разрывали ее на части, и Стеф не понимала их и не могла с ними справиться. В смятении она опустила голову — и ее взгляд остановился на каменной плите, инкрустированной медью. На плите было высечено мужское имя и дата «1522». Стефани хорошо знала историю, связанную с этим камнем.

Это была церковь для прихожан из ее городка, находившаяся ближе всего от Блэк Трап, их старого Эпплфилдского коттеджа, который она с позором покинула пятнадцать месяцев назад. На плите было имя владельца поместья, который приобрел дурную славу тем, что заколол в собственном доме священника, когда застал его в постели со своей женой. По какой-то невероятной прихоти правосудия хозяин поместья после своего примитивного акта возмездия получил отпущение грехов от церкви и короля.

Стефани вздрогнула и крепче прижала к себе Дика. Простят ли и ее за эту бессильную месть? Да, месть… Стефани могла именовать свой поступок как угодно, уверять себя в том, что это акт справедливости или необходимости… Но на самом деле это месть, простая и элементарная… Разве что она делала это еще и для Дика…

«…Ибо в это царствие венчающиеся направляют свои стопы…» Речь священника подходила к тому моменту, когда Стефани должна встать, если она решилась пройти через все это до конца. Но ее ноги, казалось, отнялись или приросли к полу.

«…Ибо когда человек делает правое дело, ничто не остановит его в благих намерениях…» Кто-то из присутствующих гулко закашлял, заглушая концовку фразы. Маленький мальчик на соседней скамье уронил сборник церковных гимнов. В толпе прихожан произошло какое-то шевеление…

«…И, как говорится, да царит мир в супружестве…». Воцарилась тишина. Напряженная и непродолжительная; слышно было, как переворачивают страницы церковной книги.

Стефани поднялась со скамьи. Медленно, словно во сне или ночном кошмаре, она пошла по проходу между рядами к алтарю. Стук ее каблучков о выложенный плитами пол звонко отдавался в тишине под высокими сводами. Присутствующие стали поворачивать головы, волнующееся море удивленных лиц окружало ее со всех сторон. Священник замолчал, его лицо расплывалось в глазах Стеф в бледный овал, на котором невозможно было различить какие-либо черты. Волнение и страх туманили сознание.

Гулкую тишину постепенно заполнил растущий ропот. Как будто сквозь густой туман Стеф слышала угрозу в словах отца, злобное шипение Ванды, ее мачехи, и глубокий, полный ярости вздох Энн. Внезапно все вокруг пришло в движение, как после немой сцены в спектакле.

Отец Стефани пробирался через толпу, словно намереваясь оградить невесту от любых посягательств. Еще одно предательство с его стороны. Даже сейчас, когда прошло столько времени, родной отец стал на сторону Энн. Что же он говорил ей в их последнюю встречу? «Ты для меня не существуешь, ты так же мертва, как и твоя мать…» От нее отказались, ее вычеркнули из жизни и из памяти. «Какова мать, такова и дочь». И ничто не изменилось.

Это воспоминание стало последней каплей. Глаза Стеф наполнились слезами. Они застилали взгляд, превращая все окружающее в размытое сюрреалистическое облако. Стефани видела лишь высокую, мощную фигуру, которая пробралась сквозь толпу и теперь замерла перед ней в тупом ошеломлении. Сейчас казалось, что они остались совсем одни на маленьком островке посреди враждебно настроенной толпы. Стефани моргала, стараясь сквозь слезы рассмотреть его. Смуглое лицо Рикардо с неизменной оттеняющей подбородок щетиной, казалось, сначала потемнело, а затем стало бледнеть. Но взгляд голубых глаз не выражал никаких эмоций, кроме недоумения. Рик тупо, ошеломленно смотрел на нее, не понимая, что происходит.

— Стеф! — Хриплый голос звучал неуверенно. Сейчас его глаза горели, прожигая ее насквозь, но Стефани дрожала, как будто в этом взгляде был не огонь, а лед. — Стеф, во имя всего святого, что ты делаешь?..

— Я полагала, тебе стоит знать, что это твой сын. — Стефани отчетливо произнесла каждое слово. Ее тонкий голос прозвучал очень громко, усиленный эхом, и она сама удивилась его силе.

— Мой сын?

Взгляд Рикардо внезапно стал жестким. Он впился глазами в ребенка у нее на руках, затем посмотрел на бледное лицо Стефани.

— Но это невозможно…

Дик, безмятежно теребил лацканы ее черного пиджака и глазел в блаженном непонимании на высокого смуглого человека, нависшего над ним. Свирепая мощь взрослого мужчины разительно контрастировала с абсолютной беззащитностью ребенка в синих штанишках и крошечной стеганой синей курточке. Но эти два антипода имели удивительное сходство: Дик смотрел на отца его же синими с черной каемкой глазами и взгляд этот так же глубоко проникал в душу…

Гнев Рикардо наконец-то вырвался наружу.