– Подойди к иконе, осени себя крестным знамением с земным поклоном два раза, а после встань, помолись Пресвятой Богородице, приложись к святыне, ещё раз поклонись и перекрестись.

– А как молиться? Что говорить? – растерялся я.

– Загляни в своё сердце, дай ему сказать за тебя, и оно само найдёт нужные слова. Посмотри, как я это сделаю, а после – ты.

И он подошёл к легендарной святыне, облачённой в красивый, довольно массивный оклад, и проделал весь нехитрый обряд спокойно и размеренно.

– Теперь вы, Андрей.

Я осторожно, на полусогнутых, приблизился к иконостасу. Ноги сами подломились, и я, затаив дыхание первый раз в жизни, припал на колени, чувствуя, как внутренний червь съёжился, будто воспалённый нерв.

– Пресвятая Богородица! – замямлил я сокрушённо. – Да святится имя твоё, прими меня в святой обители твоей, пожалуйста, приведи меня к Господу, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Я встал с колен и поцеловал икону. Она была такая крохотная, с куриное яйцо, по виду будто из шоколада, или из тёмного янтаря. На ней проступал силуэт Богородицы с младенцем. Совершив земной поклон и крестное знамение я подковылял к ожидавшему меня Георгию.

– Всё в порядке? Слова нашлись?

– Да, по-моему.

– Пойдём.

Мы перекрестились и вышли из храма во двор.

– Вы, Андрей, ступайте в келью и подготовьтесь к исповеди. Вечернее служение начинается в 18:00 в «Никольском» храме. Где мы только что были. Отдохните, осмотритесь.

– Да, конечно.

– Ужин в 20:00 в трапезной. А журнал я пока у себя оставлю. Ознакомлюсь с вашим творчеством.

Вернулся в келью и присел на койку. Мой мистический сосед отсутствовал. Я посмотрел в окно. Явленская церковь со своей прелестной «луковкой» была совсем рядом. Не верилось, что сегодня заночую в этом святом месте. Мне это показалось абсолютно нереальным. Уснуть в окружении монахов, святынь, вдыхая прозрачный воздух с невидимыми глазу пылинками многовековой истории православия. Я осознал всем естеством своим всю необычность и знаковость своего местонахождения. Я в монастыре. В самом настоящем. И я приехал сюда не на экскурсию. Я приехал разобраться в себе самом. И изгнать из себя то, что поселилось внутри. Вырвать с корнем это мерзкое членистоногое, впившееся под кожу, под рёбра, проникшее в душу. Извлечь и уничтожить то, что трепетало теперь и билось в конвульсиях, предвкушая свою скорую погибель. Я шёл сюда долго, сам того не зная и не ведая маршрута. Не предугадывая, что дороги и извилистые, тернистые тропинки моей неспокойной жизни приведут меня сюда. Я полз, карабкался по обломкам крушений несбывшихся надежд, сквозь бури и шторма, с неисправным компасом в дрожащей руке. И нежный, крохотный свет маленького маячка моей веры увлекал за собой, указывая мне путь, где бы я ни был, в какой бы омут не угодил. И я не заглушил окончательно спасительный огонёк его. Господь не оставил. Под любым разрушительным ненастьем, под самым тяжёлым ударом он теплился и не угасал. Мой милый, славный маячок. Я пришёл сюда, такой как есть. Я пришёл к Господу.

Я присел за письменный стол и приступил к изучению «Исповедального листка». Текст его был таков:

ИСПОВЕДАЛЬНЫЙ ЛИСТОК

(для опытных и новичков)

Многие из говеющих (готовящихся к святому причастию) затрудняются, что им сказать на исповеди. Прежде всего и обстоятельнее всего следует открыть грехи, наиболее смущающие совесть. Такие грехи и сопровождающие их обстоятельства никогда не забываются. Исповедь должна быть сколько возможно полна, смиренна, искренна; в пособие нуждающимся предлагается листок, извлечённый из творений святых отцов и учителей Святой Церкви. Может быть, он в чём-то поможет говеющему и напомнит что-либо из его жизни.

Благослови, Господи Спасителю, исповедаться Тебе не словами только, но и горькими слезами. А плакать есть о чём…

Колеблется во мне вера в Тебя, Господи! Помыслы маловерия и неверия часто теснятся в душе. Отчего? Конечно, виноват дух времени, виноваты люди, с которыми я встречаюсь, а ещё более виноват я сам, что не борюсь с неверием, не молюсь Тебе о помощи; но виноват я несравненно более, если являюсь соблазном для других – делом, или словом, или самым молчанием холодным, когда заходит речь о вере. Грешен я в этом. Господи, прости и помилуй, и приложи мне веру.

Нет у меня настоящей любви к людям, даже к родным моим. Их частые просьбы о помощи и их забвение о том, что уже сделано для них порождают во мне неудовольствие, – но более их виноват я: виноват, что у меня есть средства помочь им, а помогаю неохотно; виноват, что помогаю не по чистому христианскому побуждению, а по самолюбию, по желанию благодарности, похвалы. Прости меня Господи, смягчи моё сердце и научи меня смотреть не за тем, как ко мне люди относятся, а за тем, как я к людям отношусь. И если они относятся недружелюбно, внуши мне, Господи, платить им любовию и добром и молиться о них!

Грешен я и тем, что мало, очень мало думаю о грехах своих, не осознаю их, не замечаю. Не только в повседневной жизни, но и во время самого говения я не вспоминаю о них, не стараюсь привести их себе на память для покаяния и исповеди. На мысль приходят общие фразы: «Ничего особенного; грешен, как все». Как будто я не знаю, что пред Тобою грех – и всякое слово праздное и само пожелание греха в сердце. А сколько у меня таких слов и пожеланий накапливается каждый день! Ты един, Господи, их веси; Ты даруй мне зрети моя прегрешения, и пощади и прости!

Далее – постоянным грехом своим я признаю отсутствие почти всякой борьбы со злом. Чуть явится какой-нибудь повод или толчок – не задумавшись, совершаю грех. И только павши, задаю себе вопрос: «Что ж я наделал?!» Вопрос зачастую бесплодный, потому что он не всегда помогает мне сделаться лучшим. Если же после греха и чувствуется скорбь, то зачастую она происходит от того, что при этом пострадало моё самолюбие, а не от осознания, что я огорчил Тебя, Господи!..

Нет у меня борьбы не только с грубым злом, но даже с самой пустой и вредной привычкой. Владеть собой я не умею и не стараюсь. Преобладающий во мне грех раздражительности не покидает меня нимало. Услышав резкое слово, я не отвечаю смиренным молчанием, а поступаю по правилу «око за око, зуб за зуб». И вражда порой разрастается из пустого, и длится она дни и недели, и не думаю я о примирении, а помышляю, как бы сильнее отомстить при случае. Без числа согреших, Господи, – пощади, прости меня, умири моё сердце!