— Ну а как насчет твоей собственной жизни?

— Мне гораздо лучше, с тех пор как мы с тобой встретились.

— Правда?

— Мои друзья глазам своим не верят. Они считают, что мы с тобой собираемся пожениться, хотя я им сто раз объяснял, что это не так устроено.

Он расхохотался, и на мгновение меня накрыло совершенно дикое чувство — точно он сказал, что уходит от меня, как уходят от своей возлюбленной.

Я отвернулась, не желая, чтобы он заметил мое смущение, и на глаза мне попалась папка с надписью «Люси и Сэмюэль 1986–1996». Довольно тоненькая. В те годы у нас с отцом были нормальные отношения, если можно считать нормой совместный воскресный ланч раз в месяц, когда я приезжала домой из школы. Чем дальше, тем толще становились папки — в пятнадцать лет я была уже почти так же упряма, как он, и мы начали бодаться, — а потом я поступила в университет, дома бывала редко, да и отец мною был вполне доволен, так что папки опять похудели. Самое пухлое досье описывало три последних года. Кроме того, я обнаружила материалы о моих отношениях с остальными родственниками. Но читать их, даже заглядывать туда, мне не хотелось. Зачем? Я уже прожила это время, что-то стерлось из памяти, что-то теперь воспринимается иначе, но в любом случае это уже в прошлом. А Жизнь, не замечая моего настроения, весело и с большим энтузиазмом рассказывал о своих планах.

— Даже когда перенесу все в компьютер, бумаги я сохраню. Я к ним отношусь с нежностью. А ты как думаешь? — Он с улыбкой озирал свой новый офис.

— Я ужасно за тебя рада.

Мне было грустно.

— Я очень рада, что все обернулось к лучшему. — Я печально улыбнулась.

Он тоже слегка погрустнел, улыбка его поблекла.

— О, Люси…

— Да нет, не обращай внимания. Все отлично.

Я приободрилась, надела фальшивую улыбочку, но лучше уж так, чем заявить ему правду.

— Мне надо идти… у меня… встреча. Э-э… мы с ней вместе были в гимназии, потом случайно встретились… Надо мне идти, а то опоздаю.

Он кивнул. Он больше не радовался. Ветер, наполнявший его паруса, стих.

— Да, я понимаю.

Мне вдруг стало погано, мне стало мерзко и неловко.

— Может, ты выпьешь с Доном? Возьмешь и выпьешь… сегодня? Вечером? А?

Он грустно на меня поглядел и покачал головой.

— Нет, это не самая лучшая мысль.

— Ну почему?

— После вчерашнего — не лучшая, Люси.

— А что такого? Ты просто не выпил с ним пива, подумаешь, беда.

— Но он все понял. Ты выбрала Блейка, он об этом знает. Дело не в выпивке. Он знает, что случилось: ты сделала выбор.

— Я не рассматривала это так.

Жизнь пожал плечами:

— Он так это воспринял.

— Ну, какая разница. Вы же все равно остаетесь друзьями.

— Думаешь? А с чего, собственно, ему со мной вожжаться, если ему нужна ты? Вот Блейк хочет тебя, на твою жизнь ему плевать. А Дон… Дон, как ни странно, интересуется твоей жизнью, и твоя Жизнь интересуется им. Забавно, верно?

— Да. — Я слабо усмехнулась. — Я пойду. Поздравляю тебя и очень за тебя рада на самом деле. — Мне не удалось скрыть грусть в голосе.

И я ушла.

По дороге купила баночку кошачьих консервов и «Фермерский пирог» в упаковке для микроволновки. Выйдя из лифта, я остановилась как вкопанная, а потом инстинктивно сделала шаг назад. У дверей моей студии стояла мама, прислонясь к стене, и похоже, она уже давно ждет меня здесь. Но в ту же секунду я осознала — случилось что-то очень плохое — и бросилась к ней.

— Мама! — Она посмотрела на меня, и лицо ее страдальчески искривилось. — Мамочка, что случилось?

Она всхлипнула и шагнула ко мне. Я обняла ее и нежно погладила по спине, а она тихонько расплакалась.

— Что-то с отцом, да?

Она расплакалась еще горше.

— Он умер, умер?!

— Умер? — Она перестала плакать и в ужасе взглянула на меня. — Кто тебе сказал?

— Сказал? Никто мне ничего не говорил. Но ты плачешь, а я никогда не видела, чтобы ты плакала.

— Ох нет, он жив.

Мама достала крошечный носовой платок и снова заплакала.

— Но все кончено. Между нами все кончено.

Глубоко потрясенная, я одной рукой обнимала ее, а другой торопливо открыла дверь в квартиру. Мы вошли, и я невольно порадовалась, что ковер чист и я ввинтила лампочку в ванной. Мистер Пэн, услышав наши голоса еще на лестничной клетке, как безумный вертелся под ногами, всячески выражая свое одобрение, что я наконец вернулась. Дома попахивало, и я поспешила открыть окно.

— Он совершенно невыносим, — рыдала мама. Только сейчас я заметила, что у нее с собой внушительных размеров сумка.

Она прошла к кухонной стойке, села на высокий табурет и уронила лицо в ладони. Мистер Пэн вспрыгнул на спинку дивана, оттуда на стойку и осторожно приблизился к ней. Она машинально протянула руку и стала его гладить.

— Так ваш брак развалился? — Я с трудом подбирала слова, не очень понимая, как разговаривать с той незнакомкой, что поселилась в теле моей мамы.

— Нет-нет, — она отрицательно махнула головой, — развалилась наша свадьба.

— А брак сохраняется?

— Конечно. — Она широко раскрыла глаза, удивляясь, что я вообще об этом спрашиваю.