«Какая все же змея Варения! Она нарочно продала Габриэлу, чтобы причинить мне боль. Это предательство!»

Последнее слово он произнес вслух. И оно тут же отдалось негромким эхом.

– Предательство… А что ты считаешь предательством?

Марк вздрогнул.

Случайные светотени закончили сеанс рисования. В нимбе его волос прорисовалось лицо молодого мужчины: высокий лоб, развитые надбровные дуги, провалы глазниц, запавшие щеки, выступающие скулы, длинный тонкий нос, узкие, обрамляющие тонкие губы усы, остроконечная бородка… Это было то же лицо, что много лет назад появилось в убогом домишке иудейки Руфи.

– Разве преторианская гвардия может свергать императора вместо того, чтобы охранять его? А она превратилась в гнездо заговоров и много раз предавала того, кого должна защищать! И разве задуманный тобой переворот не есть очередное предательство?

– Кто ты? – пересохшими губами спросил Марк. Он был не в силах пошевелиться и надеялся, что возникшее видение тоже вызвано вином, а не расстройством разума.

– Хозяин твоего перстня. Я знаю про предательство больше, чем кто-либо еще!

– Я никого не предавал… Мы только обсудили кое-что с недовольными командирами, но ничего не сделали…

– А мальчики, которых ты беззаконно захватил в Иудее и обратил в рабов? Младшего бросил в грязные объятия своего начальника, старшего ломал до тех пор, пока он не стал послушным…

– Я не знал их! Нельзя предать того, кого не знаешь…

Тонкие губы разошлись в улыбке.

– Но Авла Луция ты знал. Всячески угождал ему, выполнял все пожелания… Почти все! А потом разрушил его планы, искорежил жизнь, женился на его невесте… Это ли не предательство?

– Нет. Я никогда не считал Авла своим другом, не любил и подчинялся по обязанности…

– А жена, которую ты предал, заменив ее в постели рабыней?

– И Варению я не любил!

– Но Габриэлу ты любил?

Марк закрылся ладонями и долго молчал.

– Да, – наконец глухо пробился между пальцев его сдавленный голос. И перстень, казалось, радостно завибрировал.

– И это не помешало тебе отдать ее развращенному турку! Неужели власти префекта преторианской гвардии не хватило бы, чтобы сразу же расторгнуть сделку? И неужели Исмаил-паша отказался бы немедленно и с удовольствием выполнить твою волю?

Марк молчал, не отрывая рук от лица. У него кружилась голова, его мутило. Но беспощадный собеседник не считался с этим.

– Ты прав – предают только свои. Те, кого любят, кем дорожат, на чью помощь надеются… За твоей спиной много предательств!

– Тогда неважно – одним больше, одним меньше, – хрипло произнес Марк.

– Важно, ибо каждому воздастся по делам его…

Марк оторвал ладони от лица. Хмель прошел.

– Я вижу, ты все знаешь, – хрипло произнес он. – Удастся ли то, что мы задумали?

– Да. Если это будет последнее предательство на земле…

– Что это значит? – вскинулся Марк.

– Скоро поймешь…

– Отвечай! Что это значит?!

Но перед ним была только его собственная тень: голова в нимбе пышных волос. Лицо хозяина перстня исчезло.

– Яир! Яир! – Марк изо всех сил затрезвонил в колокольчик. В комнату вбежал запыхавшийся раб.

– Кто здесь был?! Кого ты пропустил в дом?! Отвечай!

– Никого, хозяин! Вокруг стоит стража. Кто мог сюда войти?

Марк обессиленно откинулся на спинку кресла.

Вечером приехал в гости Публий Крадок. Крепкие рабы принесли его в паланкине, занесли по лестнице и поставили носилки на веранде. Крадок, хотя и постарел, довольно ловко выпрыгнул на мраморные плиты. Он немного погрузнел, лицо обрюзгло, некогда кучерявые волосы выпрямились и поредели. Туника из дорогой египетской ткани была украшена золотыми застежками, волосатое запястье охватывал широкий золотой браслет – такими награждают за доблесть в бою.

На ужин подали курицу по-нумидийски, фламинго с изюмом и молочного поросенка в сливовом соусе: тесть любил хорошо поесть. Мужчины трапезничали вдвоем: Варения не вышла к столу.

– Я слышал, у тебя размолвка с моей дочерью? – спросил префект Рима, когда ужин подходил к концу.

С веранды обычно открывался хороший вид на город, но в темноте только императорский дворец был ярко освещен факелами и кострами, светились и виллы богатых сановников, кварталы плебса тонули в непроглядной ночи, как будто их в Вечном городе не было вовсе.