Но побыть хотя бы недельку стариком, мудрым, спокойным, чтобы ничему не удивляться, ничего не бояться – это желание посетило меня. И еще очень странные слова сказала тогда старуха: «Жизнь пронеслась, как несколько дней – не заметила!» Тогда мои подневольные годы тянулись ужасно медленно. Школьный урок длился – по ощущениям – не сорок пять минут, а два-три часа. А тут девять десятилетий пронеслись как несколько дней. В общем, жизнь моя не столько раскрывала мне тайны, сколько умножала, становясь от этого всё более глубокой и интересной.

Шаг за шагом, случай от случая, распознавал я отличие страсти от любви. Страсть эгоистична и разрушительна – любовь жертвенна, она соединяет навечно и рождает новую жизнь. Та «вечная любовь» к двадцатидвухлетней красавице довольно быстро растаяла, как дым, но великое счастье общения с девушкой, душевно близкой, мне все же удалось испытать. Мы с Нюрой познакомились в поезде. В купе оказались вдвоем, нам предстояло провести наедине целых сорок семь часов. Так вот почти без сна и практически неотрывно мы беседовали, пересекая телесно нашу страну с севера на юг, а душевно – свои жизни с детства до настоящего дня. Вышли мы на одной станции, сняли двухкомнатную квартиру у самого синего моря и еще три недели проговорили, не касаясь друг друга, и только в Москве разошлись по местам постоянного проживания, чтобы через месяц соединиться узами законного брака. В настоящее время наше общение поднялось на следующую ступень – мы понимаем друг друга без слов и признаемся в любви одними глазами.

Все время своего путешествия по городу и по ушедшей жизни я по большей части смотрел под ноги. Они сами знали, куда меня нести, лишь изредка подключая верхнее сознание к корректировке курса. В настоящее время остались позади имперский вход в парк с золотыми коронами, дворец царского фаворита, а вокруг обступили деревья, а впереди поблескивала водой река. В кустах, среди мусора, копошились вороны, голуби и крысы, по веткам бегали серенькие белки с рыжими хвостами. Бабушки и папы возились с детьми, к каруселям и качелям выстроились пестрые очереди.

Из-под моей банданы по вискам и шее текли струи пота, сильно парило, будто горячая влага поднималась от земли и окутывала меня. Ноги сами свернули в лес и понесли в самую глушь. Там и настигли меня первые капли дождя. Я выхватил из рюкзака японскую палатку, тряхнул её, она сама раскрылась и превратилась в непромокаемое убежище. По дну расстелил шубу, сверху – газету, по газете расставил тушенку, хлеб, термос с чаем – залюбовался натюрмортом и похвалил себя и Нюру за дальновидность. Очень приятно слегка закусывать и пить чай под шорох дождя, вспоминая школьные походы на уроках природоведения, где нас учили ставить палатку, разжигать костер, укрываться от ливня и спасать утопающего.

Вдруг снаружи сгустилась тень, по упругому боку палатки зашлепала чья-то ладонь, я дернул замок молнии, открылась дверца и впустила внутрь промокшую молодую женщину. Я протянул ей полотенце и налил горячего чаю. Она вытирала волосы, прихлебывала из чашки и плакала. Пусть, думаю, успокоится, тогда сама расскажет, что с ней приключилось. Начала она, как и следовало ожидать, с упреков:

– Какие же мы, мужики, подлецы! – Так как я молчал, она продолжила: – Назначил свидание и не пришел! А я вымокла до нитки… А на той неделе я видела его с одной… рыжей в черном платье от Коко Шанель. – Я молчал и намазывал кусок хлеба тушенкой, которые оказались весьма кстати в такую сырую погоду, в такой упругой палатке, в обществе такой расстроенной женщины. – Да вы посмотрите на меня! Неужели я хуже её? – Я посмотрел и согласно кивнул: женщина полотенцем взбила волосы, на щеках играл румянец, карие глаза пылали, алые губы оттеняли гладкую белую кожу миловидного лица. – Вот видите! А он, подлец, выбрал эту швабру! – Она обернулась и стала рассматривать меня. – А вы ничего, в вас есть что-то такое… драйвовое!

– Простите, какое?

– Ну, привлекательное.

– Вы серьезно?

– А то! Уверена, вы не из тех, кто бросает девушек.

– Не из тех.

– Меня зовут Мила.

– Юрий.

– У вас кто-нибудь есть? – У меня в голове появился лист бумаги и стал покрываться длинным списком друзей, знакомых и родственников, получилось больше сотни. Мне как, оглашать список, или ограничиться итоговой цифрой? Потом вспомнил из далекого прошлого, что если женщина спрашивает мужчину: «у тебя кто есть?», то это означает только «у тебя женщина есть?»

– Есть полный комплект: жена, дочь, мать, теща…

– А любовница?

– Есть. Моя жена – именно ей приходится нести это тяжкое бремя.

– Счастливая! И вы тоже…

– Я бы не осмелился на этом настаивать. Счастье в моем представлении – что-то из совсем другой области.

– Это из какой же?

– Духовной.

– А-а-а-а, – пропищала она, разглядывая на моем лице признаки паранойи, шизофрении и неврастении. – Ясно. Вы этот… Маньяк!

– А как же! Меня сегодня одна женщина, правда чуть помоложе вас, уже тестировала на этот предмет. Но мне, кажется, удалось её переубедить. Она поверила в то, что я порядочный человек.

– Ну меня просто так провести не удастся! Мне приходилось и с маньяками, и с психами общаться. Я вас насквозь вижу!

– Ну и как мы вам изнутри? Когда можно получить рентгенограмму?

– Шутите! Ладно. Я тоже пошутила. – Она швыркнула молнией, приоткрыла дверцу и доложила: – А дождь кончился. Пойдемте?

Я сложил палатку, утрамбовал в рюкзак, и мы пошли в сторону асфальтовой дорожки. Парк опустел. Воздух стал прозрачным и свежим. Дышалось удивительно легко. Мила рассказывала о мужчинах, которые её бросили, а я вспоминал Нюру и благодарил Бога за то, что она стала моей женой. …И еще подругой, любовницей, корректором, читателем, поваром, матерью дочери и просто хорошим надежным человеком. Раздалась мелодия «Полонеза», я выпростал сотовый телефончик и сходу заявил: