— Как тебя зовут? — девушка опустила руки и подняла с асфальта спортивную сумку.

— Денис. А вас? — Он отдалился на «вы», потому как понял: сейчас она уйдет.

— Ксения, — ремень сумки взлетел на плечо. — Ну вот что, Денис, мы странно встретились, и быстро разошлись, ладно? Честно говоря, я на дух не переношу мужиков, с детства. Так что, поищи себе другую музу... — Уже повернулась уходить, но задержалась и продолжила с явным сочувствием к жалкому виду Баталова: — К тому же, я, если верить моему тренеру, жутко упрямая и вредная стерва. Ну, пока...

Еще минуту он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью подъезда прямо напротив арки. Что оставалось делать? Как водится, ничего. Вздохнуть, покурить, и повернуть назад. Курить Баталов бросил, а повернуть назад был не готов. Поэтому он для начала вздохнул и направился к скамейке у подъезда, в котором так безнадежно исчез предмет его обожания. Всё, и никаких стихов, только соль какая-то в душе...

Квадрат старого (сталинских времен) двора был обсажен по периметру древними тополями и кленами, в центре, как положено, песочница и остатки детского городка, покосившаяся беседка, где в данный момент бурно распивали пиво четверо юных оболтусов.

Присутствие этой кампании несколько насторожило и огорчило Дениса, так как он намеревался повздыхать в тихом одиночестве. Зато появление Баталова, напротив, понравилось подвыпившей компании. Уже через пару минут несостоявшихся размышлений о превратностях судьбы, превратности подошли к нему в количестве двух развязных парней и попросили, правильнее сказать, приказали дать им закурить. Наверное, в Древнем Риме хозяева обращались к своим рабам и то почтительнее, потому как к рабам обращались, как к вещам, а к Баталову, — как к пустому месту.

Стало ясно, что сейчас из тридцатитрехлетнего поэта сделают побитое посмешище. Денис раздраженно поморщился и решил сопротивляться всеми имеющимися средствами, силами и возможностями. Собрался, было, произнести традиционное за последние три года «не курю», но не успел. Не надо было морщиться, оставив вариант поступательно развития конфликта и хотя бы осмысления предстоящих действий. Короткий, но точный удар крючком опрокинул Баталова со скамейки и вызвал одобрительный гогот из беседки, где оставшиеся двое играли роль зрителей. «Идущие на смерть приветствуют тебя», — вспомнилось вдруг и это в то время, когда надо было или убегать или хватать черенок от лопаты. Но черенка радом не оказалось. Подняться Денису не дали, следующий удар — тоже в лицо, но уже ногой. Нос предательски расквасился, из глаз произвольно брызнули слезы, зрение сначала вообще выключилось, а вернулось нерезким и размытым. Можно сказать, Баталов постиг Дао...

— Ты чё морщишься, олень, добрым людям закурить в ломы дать? Не уважаешь?! — прозвучало с хрипотцой откуда-то из недосягаемого неба.

Следующий удар ноги поддел Баталова в живот. Денис упредил его уже не зрением, а каким-то шестым чувством. Ему удалось схватить эту ногу обеими руками, и выбросить все свое тело вверх. Противник получил неожиданную растяжку, и в самый ее центр, в тупой угол Баталов дотянулся кулаком. Враг упал, как подкошенный, но его напарник тут же уложил рядом Баталова. У этого удар был буквально сокрушительный. Видимо, они специально позволили «размяться» своему самому слабому компаньону. «Теперь убьют», — понял Денис, потеряв зрение во второй раз за каких-то пару минут, и приготовился как можно равнодушнее умирать. Тем более что он слышал, как из беседки ринулись к газонному рингу нетерпеливые зрители. Где уж там — большой палец вниз, самим попинать, отомстить за поверженного собутыльника. Воля к сопротивлению еще не совсем покинула поэта, и он внутренне сжался, чтобы вскочить и успеть зацепить еще хотя бы одного. Будь у него сейчас в руках автомат, он бы высказал все свои мысли по этому поводу длинной очередью, и плевал бы на весь высосанный из пальца гуманизм.

Но разжаться пружине не пришлось. Он успел еще только встать на колени, когда вся троица уже лежала в самых отнюдь не живописных позах. И если бы в поле его зрения не появились знакомые кроссовки, он подумал бы, что кара Божья настигла его врагов в самый подходящий момент. Новоиспеченный Ангел Хранитель произнес голосом Ксении:

— Давай я помогу тебе встать, тебе надо умыться и почистить одежду. Придется все же пригласить тебя в гости. Ладно, хоть одного ты устряпал. Теперь, наверное, кукарекать будет или как медведь в цирке ходить. А вам, придурки, я уже делала последнее предупреждение...

Один из поверженных врагов, видимо, еще мог возражать, поэтому ответил нагло, но почему-то не вставая:

— Да если бы, Ксюха, не твой брат, мы бы тебя... — далее следовал сленг, густо перемешанный с матом, который был прерван молниеносным выбросом ноги спасительницы. Причем это движение не помешало ей сравнительно нежно поднимать Баталова, поддерживая под локоть.

Уже в подъезде Баталов спросил:

— А кто твой брат? — одновременно поняв, что губы у него сильно разбиты, а вопрос пришелся Ксении совсем не по душе.

— Очень известный бандит, — холодно ответила девушка и, остановившись, продолжила, — подробности? Он убил нашего отчима, когда тот пытался меня изнасиловать. Вернулся из тюрьмы совсем обезбашеный.

«Почти по Фрейду», — подумал Денис, но вслух ничего говорить не стал, потому что от фрейдизма его тошнило во всех его проявлениях.

Между тем они поднялись на третий этаж и остановились перед самой массивной на площадке металлической дверью. Словно извиняясь за это помпезное убожество эпохи первоначальной стадии накопления, Ксения пробурчала: