Кельм утащил посуду. А ведь ему тоже надо работать, подумала Ивик. Но он прав - наблюдателю нежелательно отходить лишний раз от монитора. Переключать на других. Сейчас на мониторе Ивик было 15 окон. Везде, вроде бы, спокойно. Ивик присмотрелась к одному из "чужих" окон - там была двенадцатилетняя девочка. Девочка писала стихи. Действительно, талантливые. И дейтрийские по духу. Сейчас она пока никому не была известна, кроме сотни человек в интернете. Но шансы - шансы есть. Настолько большие, что начальство сочло нужным наблюдать ее уже сейчас, в этом возрасте. Ивик иногда наблюдала эту девочку, звали ее Надя, жила она, кажется, в Новосибирске... да, точно в Новосибирске. Сейчас Надя занималась тем, что чистила клетку морской свинки. Ивик улыбнулась.

Кельм почему-то не работал сегодня. Его ноутбук мерцал рядом, там был какой-то текст, Ивик не вглядывалась. Они просто заговорились. Заболтались о том, о сем. И не заметили, как стемнело в комнате. Ивик включила настенный бра, в неясном свете очертания лица Кельма казались резче, глаза блестели. Кельм рассказывал, как два года назад ездил по служебным делам в Бразилию. Вылавливал там одного дорша. Про местных мулаток и про пляж. Это было смешно, Ивик хохотала. Кельм рассказывал про бразильские фрукты. Оказывается, здешние бананы - это и не бананы вовсе, они даже в сравнение не идут с настоящими, только что сорванными. А многие тропические фрукты и вовсе нельзя хранить и перевозить, и попробовать их можно только там. Кельм смачно описывал гравиолу, маракуйю, огромный сладчайший жак. Ивик сказала, что хочет немедленно туда и все это пробовать. Надо будет договориться с Дэймом. Кельм ведь знает Дэйма? Да, но Дэйм вроде бы не в Бразилии работает, а в центральной Америке... Какая разница, там тоже наверняка все это есть...

Они поговорили о фруктах. Потом вдруг Кельм замолчал, и повисла пауза. Ивик сосредоточенно уставилась в экран. Нет, там все спокойно...

– - Знаешь, - сказал вдруг Кельм, - с тобой так хорошо разговаривать. Не знаю, почему. У меня никогда не было женщин - просто друзей. Я даже не думал, что женщина... что можно вот так просто... Ты хороший друг, Ивик.

Она покраснела, но в полутьме это не было заметно. У нее тоже никогда не было мужчин - просто друзей. И... он назвал ее дейтрийским именем. По рассеянности? Кельм совершенно не рассеянный человек.

– - Мне тоже хорошо с тобой разговаривать. Интересно, - сказала она.

– - И как-то просто, да? Я уже давно не говорил вот так ни с кем. Раньше я другой был, в молодости. Совсем другой. А сейчас нехороший я. Злой.

– - Ты?! Злой?
– поразилась Ивик.

– - А разве нет? Не слышала, что про меня говорят? Конечно, злой. И моральный урод. Наверное, это правда.

– - Кельм...

Ивик от волнения не знала даже, что сказать. Повернулась на крутящемся стуле к собеседнику. Придвинулась ближе. Кельм смотрел ей в глаза. Чуть виновато. Потом отвел взгляд.

– - Кельм, да ты что... как ты можешь так о себе? Ты же...
– Ивик помолчала, - ты же самый лучший человек из всех, кого я знаю. Таких, как ты, вообще нет. А ведь я многих знаю, гэйнов, отличных ребят. Но ты... ты же очень... понимаешь, ты же герой. Правда. Вот как те, которые в залах Славы... кому памятники ставят. Ты живой, но - вот такой. Ведь я же знаю, что с тобой было. Мне Ашен рассказала. Ты герой, ты настоящий... С тебя пример надо брать. А ты про себя - урод... ну ты даешь, Кельм!

И пока она говорила, лицо Кельма менялось. Оно дергалось, плыло, и менялось выражение, и взгляд его был уже не привычный остро-блестящий, а больной и тусклый... и лицо расслабилось, и вдруг проглянула в глазах еще незнакомая Ивик боль. И заговорил он непривычно тихо.

– - - Ивик, ты просто не знаешь. Я тоже раньше так думал. Герои, все такое. Памятники. Не знаю, может, они и были героями. Только я - нет. Я...

По лицу его прошла судорога.

– - Понимаешь, они ломают. Совсем. Ты уже не человек, ты... функция боли, страха... ты полное дерьмо. Они это умеют. И это ведь было пять месяцев. Какой героизм, Ивик? Нет его. Это сказки все. Это квиссанам рассказывают, чтобы бодрее топали под пули. Какой там, шендак, героизм... когда ты дни... недели... только и думаешь о боли. И превращаешься в полное уже дерьмо, понимаешь, в полное... ты бы видела это...

Ивик держала его ладонь в руках. Погладила предплечье, успокаивая.

– - Кельм, - тихо сказала она, - но ведь они тебя не сломали. Ведь нет... Ведь ты не сдался.

Он покачал головой.

– - Не согласился работать - да. Но... знаешь, есть ситуации, когда от человека уже ничего, ничего не остается. И от меня ничего не осталось. Ивик, они меня сломали. Они умеют это.

Он помолчал. Заговорил почти шепотом.

– - Я ведь другим раньше был. Совсем другим. Мне тогда было восемнадцать. У меня девчонка была. Она...
– он осекся, потом продолжил, - я даже не думал, что в этом какая-то сложность есть. Мир был такой простой-простой. Все было легко. А потом... после этого. Ивик, вот уже двенадцать лет прошло. Я не вспоминаю. Никогда не говорю ни с кем. А что говорить - ведь никто же не поймет. У меня на самом деле... понимаешь, будто внутри все мертвое. Давно. Внешне я как бы нормальный, работаю, общаюсь. А внутри... Ивик, ты чего, плачешь?

Ивик неловко стерла слезу с щеки.

То, что он рассказывал, было отчего-то так понятно. И так больно... И так хотелось помочь хоть чем-нибудь.

– - Я даже не знаю, почему тебе вдруг... честно, сам не понимаю, - он покрутил головой, - на самом деле не надо об этом. Когда об этом думаешь, так хреново становится. Я и не думаю никогда. Но внутри-то все мертвое реально. Не знаю, Ивик... что-то в тебе такое есть... что хочется рассказать.

– - Наверное, лучше рассказывать, - тихо сказала Ивик, - в себе держать все время... оно же не проходит.