Марина отдаляется от меня — вот что я начинаю понимать. У нее завязываются какие-то свои отношения с Бочаровым. Теперь он в открытую заходит к ней в лабораторию, и они отправляются в кино.

В глазах Зульфии появилась лукавая насмешечка: «Ты любишь другую, а ей нет до тебя ровно никакого дела, и в этом мое торжество… Мы подруги, и я-то все знаю. Все, все…»

— Бочаров, а почему бы вам не представить более рациональную блок-схему? Ведь вы — специалист по регулированию.

Он даже не сердится.

— Есть одна занятная мыслишка, есть. Да только созреть ей нужно.

— Не перезрела бы на корню. Думайте, думайте. Вчерашнее задание не выполнили. Этак мы и до весны не управимся.

— В кино был. Фильм из ОАР. Право на отдых…

— Есть еще обязанности. Вон Вишняков совсем дошел… А вам, Ардашин, к понедельнику рассчитать диапазон измерений детектора излучения.

— Так здесь же на две недели работы! Я не перпетуум-мобиле, чтобы вечно двигаться. Шкура трещит.

— Ничего. Потрещит да перестанет. Пейте краснодарский чай. Хотите удивить человечество, а на детектор две недели требуете.

— Нужно оно мне, человечество… В кино месяц не был.

С чего бы Марина произвела Бочарова чуть ли не в гении?..

Что я знаю об этом молодом человеке, который на какой-то отрезок времени стал моим подчиненным? Сам Подымахов порекомендовал его ввести в «думающую группу». Сибиряк сибиряка…

На выручку приходит арифметика: сделал то-то, не сделал того-то, окончил то-то, работал там-то. Ну и прочее: скромен в быту, общественник, взысканий ни по той, ни по другой линии не имеет.

Вот и все, что мы, руководители, обычно знаем о человеке. Да нам и некогда, а может быть, не хочется вникать в частности. Для начальника патентного бюро некий Эйнштейн был техническим экспертом третьего класса — и никем более. Среди профессоров он слыл лентяем. «Эйнштейн был лентяем. Математикой он не занимался вовсе», — говорил Минковский. А Вебер выбранил студента за то, что он написал дипломную работу не на той бумаге, которой следовало пользоваться, и заставил переделать все заново. Если бы они могли знать, кто перед ними… Изменилось бы их отношение к Эйнштейну?.. Трудно сказать. Мы ведь судим по результатам, а не по возможностям. Лень и неряшливость — не основные признаки высокой одаренности.

Не Бочаров создал технику регулирования. Однако ему нельзя отказать в изобретательности, в оригинальности мышления. Он придумал свою систему регулирования с программированием давления, и она прочно вошла в наш быт. Одна из его работ посвящена анализу релейной системы регулирования. За исследование он получил степень. Остроумное устройство, аккумулирующее энергию с помощью пружинного двигателя, принадлежит опять-таки ему, хотя все об этом как-то забыли. У меня свой конек: колебания мощности нейтронных источников, сервомеханика.

Каждый из нас чем-нибудь да осчастливил науку. И все-таки налицо рядовые дела, свидетельствующие скорее о хитроумности, нежели о глубоком осмыслении процессов. Я не знаю, что там в голове у Бочарова. Может быть, он замышляет заняться разработкой научно-технических основ регулирования и тем самым завоевать мировое признание?..

Как бы там ни было, но со своей эрудицией и глубокими познаниями он стал в тупик перед необычным заданием Подымахова. Обошел Вишняков, которого и взяли так, «на всякий случай», ценя рационализаторские способности. А по сути Вишняков трудится совсем в другой области. Ардашин вообще не подает признаков жизни. В школьном возрасте, как я слышал, он завоевывал первенство на математических олимпиадах, решил какую-то очень сложную задачу, с ним носились… Сын известного математика Ардашина, Олег, казалось бы, унаследовал необыкновенные способности, стал феноменом. Но после смерти отца с Олегом произошла странная перемена: он отупел. И даже рядовые расчеты производит с ошибками. И я каждый раз убеждаюсь, что и в физике и в математике он — посредственность. Словно что-то оборвалось у него внутри. Может быть, очень сильно любил отца?

— Гениальным поэтам было хорошо, — говорит Ардашин, — их воспитывали няни. А какой прок будущему физику от няни? Современная няня должна в совершенстве владеть математическим аппаратом, тогда прок будет.

Вероятностный закон действует. События скопились в одной временной точке самым непостижимым образом. Наша «думающая группа» самопроизвольно распалась.

Началось с Вишнякова: Подымахов отправил его на два месяца в стационар — нервное истощение! Вишняков слабо протестовал, но институтский врач был неумолим. Вера жаловалась: ночью встает, бормочет, стоит как столб, а потом со всего размаха падает на пол.

Заработался Вишняков…

Меня и Подымахова вызвали в Москву. Третий день заседаем. Конференция. Много иностранных гостей.

Слушаю рассеянно. Решаются мировые проблемы, а я в глубокой тревоге за Вишнякова. Виноват во всем я. Недоглядел. А вернее, смотрел сквозь пальцы. Разве мог предполагать, что у этого здоровяка такая тонкая, уязвимая нервная организация? Мог, мог… Знал. Человек не счетная машина.

Подымахов — отчужденный, далекий. Расчеты были близки к завершению — и вот сюрприз!