…Казалось, ожидание продлится вечно. Бамар читал, Рангсан молча слушал. Вымпелы, повязанные на древках копий, развевались на ветру. Прая замер, не отрывая взгляда от высокой худощавой фигуры своего единственного друга. Он уже почти хотел, чтобы сверкающий наконечник копья вонзился в грудь Рангсана и алая, как знамена Аютии, кровь брызнула на зеленую траву. Эти ужасные мысли были лучше бесконечного ожидания.

Наконец, глашатай закончил читать и жестом пригласил Рангсана зайти в шатер.

— Не слушай их! — выкрикнул Прая.

Другие зрители сочувственно посмотрели на него — о близкой дружбе Прая и Рангсана было известно среди защитников города. Ветер не донес до Рангсана предупреждения. Он кивнул, расправил плечи и скрылся в шатре, куда следом вошел бирманец.

К горлу Прая подступила тошнота. Он ясно представил все сцены пыток, которым бамар подвергали пленных. Опустив голову, юноша уткнулся лбом в теплый камень городской стены.

— Возвращаются!

Рангсан, невредимый, стоял возле своей лошади. Он махнул рукой бирманскому послу, ловко запрыгнул в седло и, сопровождаемый эскортом, направился к городским воротам. Сердце Прая готово было разорваться. Он резко распрямился. Вновь пронеслись под ним многочисленные ступеньки, ворота открывались…

Рангсан, предвидя встречу, вел своего коня под уздцы. Он устало отмахивался от приветствий.

— О чем вы говорили? — спросил Прая, сдерживая желание обнять друга.

— Вряд ли ты услышишь от меня что-то новое или неожиданное, — проговорил Рангсан. — Я передал решение девараджи, в ответ они угрожали начать штурм.

Прая кивнул.

— Мы ведь не сдадим город, правда?

На губах друга впервые за месяцы осады заиграла настоящая, живая улыбка.

3

…Следующим утром бамар пошли на штурм. Пушечные выстрелы согнали белых аистов, свивших гнезда на остроконечных чедях храма Чай Ваттанарам. Столица ожила, отражая нападение. Прая метался по стене, подбадривая воинов и помогая им заряжать орудия.

Но всего несколько часов спустя все закончилось: бамар отступили за реку. Утихли победные крики восторженных защитников, рассеялся дым… Покров равнодушной обреченности вновь опустился на город.

Прая нашел своего друга у южных ворот. Рангсан сидел, прислонившись спиной к стене. Он распустил прическу, и длинные черные волосы падали на мокрое лицо, перемазанное копотью.

— Мне даже жаль, что они прекратили штурм, — пожаловался он.

— Это была вылазка. Они снова будут атаковать — мы снова отобьем их, — пообещал Прая.

Рангсан заметным усилием заставил себя подняться, усталость и старые травмы давали знать о себе — его хромота была заметнее обычного. Мимо них пронесли раненного. Из его ноги, пробитой вражеской пулей, хлестала кровь.

— С каждым днем людям все труднее пробуждаться от дурного сна, в который превратилась их жизнь, — сказал Рангсан. — «Пусть бирманцы скорее возьмут город, тогда все закончится…», — шепчут на стенах солдаты. Никто из них не верит в нашу победу.

Усталые горожане спускали на веревках развороченную пушку, другие вытирали кровь — красную на красном камне стен. Медленно, как в забытьи, исхудалый юноша в изодранной одежде собирал стрелы. Левой рукой он прижимал к себе уже целую охапку. Остановившись рядом с трупом солдата, он стал равнодушно вытаскивать стрелу, застрявшую у того в груди. Прая отвернулся и нахмурился, на его крутых скулах заходили желваки.

— Они будут морить нас голодом. Вслед за безразличием и увяданием неизбежно приходит смерть, — произнес Рангсан и добавил. — Лучше бы Аютии погибнуть в бою… Город напоминает покойника, которого не предали огню. Еще немного и он начнет гнить. Можно ли считать убийцей того, кто подносит факел к погребальному костру?..

— Разве Аютия увядает? — удивился Прая. — Ты считаешь, что наш прекрасный город сгнил? Напротив, его храмы великолепны, рынки и улицы полнятся людьми. Всюду движение, всюду жизнь!

— Город умирает, — безжалостно отрезал Рангсан. — Пройдут дни осады, и неизбежно остановится поток жизни, которым ты восхищаешься. Не лучше ли погибнуть в зените силы и славы, чем ждать медленного конца? Смерть в расцвете сил оплакивается как тяжелая потеря, но лишь она дарует подлинное бессмертие.

— Разве смерть может даровать бессмертие? — улыбнулся Прая.

— «Истинно разумный человек покидает этот мир, побеждая смерть».

Его друг любил загадки и афоризмы. Умение играть словами, которым Рангсан обладал в полной мере, не раз приводило в восторг учителей. Но Прая давно отчаялся понять, верит ли сам Рангсан хотя бы в часть тех страшных истин, которые он открывал с такой беспечной легкостью.

— Разумеется, — вот и сейчас он сохранял безразличие к смыслу своих слов, — смерть означает конец существования, а бессмертие — переход к новой форме бытия. Для этого превращения нить жизни неизбежно должна оборваться…