Считается, что большое видится на расстоянии. Так вот, Юра безусловно здесь исключение! Потому что только вбли-зи можно было понять образ его жизни, увидеть, как он работал, как – сегодня можно смело сказать – творил.

Для большинства Юрий Селезнёв – это несколько его книг, прежде всего о Достоевском в сериях «Библиотека «Люби-телям российской словесности» и «Жизнь замечательных людей», острые, с чётко направленным ударом полемические статьи, и организаторская работа по выстраиванию позиции книг редакции «ЖЗЛ».

Немногие знают, сколько Юрой написано помимо изданного. Нет, не в стол. Не для массового читателя. А для читате-лей особенных. Должность заведующего редакцией издательства «Молодая гвардия» – номенклатура ЦК ВЛКСМ. Сколько многостраничных докладных, обширных согласований, глубоких объяснительных, обстоятельных сопроводи-тельных, развёрнутых тематических планов с комментариями и мотивировками написано им за эти годы – целое собра-ние сочинений! Сколько отчётов «на ковре» и вынужденной силовой борьбы «под ковром»! Сколько на это уходило сил!

Он вынужден был играть во все эти игры советского времени. А потом радовался как ребёнок, когда удавалось сохра-нить свою линию. «Сегодня утвердили позицию в темплане на… – назывался кто-то из ряда русской классики, – приня-то, что автором книги о нём будет… – произносилось какое-нибудь звучное имя вроде Е.Носова, В.Распу-тина, В.Лихоносова». Я глядел на него с недоумением:

– Да он же никогда не напишет этой книги! Зачем это ему надо?

– Конечно! Зато позиция в темплане забита, и рукопись… – он показывал заявку автора из «чужого» лагеря, – редак-ция принять не может. А за неё уже хлопочут. Так что не зря велась предварительная работа, вся эта писанина с продви-жением и оформлением заявки-муляжа. На войне – как на войне. Мы найдём другого автора!

Или в другой раз. Прихожу, как договаривались, днём к нему на работу. Юры нет. Жду – Юры нет. Спрашиваю у ребят в редакции – отвечают, что Юра не звонил, значит, должен быть, где-то задерживается. (Напомню, что события проис-ходят в пору, когда мобильников и в помине не было.) Время у меня есть, надобность во встрече тоже – жду. Наконец во второй половине дня он появляется. Первое, что видится, – его покрасневшие, отёкшие глазницы и больше обычного воспалённые глаза.

Вообще должен сказать, селезнёвские глаза – тема особая. Серёжа Лыкошин и Юра Лощиц уже писали о том, какие это были удивительные глаза: ясные, сияющие страстью, чуть прикрытые, с устремлённым вдаль прозрачно-голубым взглядом. И это правда. Но меня поражало другое. Его глаза почти всегда были воспалёнными от многочасового письма прежде всего по ночам. И ещё. Мне постоянно казалось при взгляде на Селезнёва, что я вижу глаза самого Достоевского, причём, в период уже после казни. Было в его глубоком, провидческом взгляде что-то такое, от чего по тебе пробегал хо-лодок. Словно Юра заглянул в какую-то жуткую бездну, и теперь его глаза вопрошают, что же делать с увиденным.

Спрашиваю:

– Что-то случилось?

В ответ нескрываемая радость:

– Завтра в «Комсомолке» появится моя статья к 120-летнему юбилею Чехова.

Я, честное слово, не очень понимаю Юрину радость. Ну, ещё одна газетная публикация.

– И что, ради этого небось опять всю ночь сидели?

– Конечно, даже не прилёг, ещё и утро прихватил!

– Какая же необходимость была? Что, нельзя было написать чуть раньше, спокойнее, хотя бы вечерами, и сдать не в самый последний момент?

Вроде не сердится, но радостных искорок в глазах становится меньше.

– Времени, как всегда, поверьте, не было – два последних дня сочинял очередную объяснительную по составу следу-ющего «Прометея». Директору издательства из ЦК комсомола пришла «телега». Вот я и отписывался. А автору кляузы, смею думать, статью о Чехове писать не надо было. Но я всё равно успел. И главное, материал отдадут дежурному ре-дактору в самый последний момент, когда никто никуда его передать для ознакомления уже не сможет, – искорки в гла-зах вновь вспыхивают. – Пришлось, конечно, в конце абзац вписать, прямо там, в редакции, про сестру Ленина, которая вспоминает разговор с Володей о «Палате № 6». Да ещё добавить обязательные слова про «гражданина великой Совет-ской Родины» – без этого разве можно представить Чехова?! Но читатель не дурак, он тоже всё понимает! Зато, что хо-тел, сказал! Не стыдно будет.

Это не любопытный эпизод – в таком ритме он жил все отпущенные ему судьбой годы! Нынче в ходу слово «трудого-лик», раньше с долей усмешки произносили «трудяга». Селезнёв не был таким. Он был редчайшего качества тружени-ком, который никогда не «пахал» – ещё одно модное словечко, – а просто жил. Но жизнь его была столь насыщенной и напряжённой, что уму непостижимо. Причём жил он не самоутверждением, а самоотдачей. И это было не природное ка-чество (что поделаешь, в генах заложено!), а его философия жизни. Селезнёв, человек исключительно добрый и чест-ный, был убеждён, во-первых, что иначе жить не стоит, во-вторых, что слово и дело неотделимы. Такие вот два жизнен-ных принципа. И не от случая к случаю, а постоянно – каждый день, каждый час, каждую минуту.

Говоря сегодняшним языком, он был звездой, правда, никогда не звездившим, а светившим другим. Он радовался чужому успеху, в нём не было зависти, ему никогда не хотелось «утопить» коллегу только за то, что из-под его пера вышла удачная книга, статья, абзац, фраза, слово… Редкое, замечу, в нашем писательском цеху качество!

Желание, стремление и умение так жить – это особый талант. И как любой талант, нравящийся далеко не всем. Уже много позже мне попались в Интернете строки о Юре, автором которых оказался Сева Сахаров. Тот самый, кого мне в своё время рекомендовал Юра как одного из перспективных молодых критиков. После чего тот даже написал по моей просьбе статью в «Литературу в школе». Но речь не об этом. Вернусь к ранее сказанному, что хотеть и уметь тру-диться по-настоящему желают отнюдь не все. Человек, о котором мы оба (Сахаров и я) говорим, вроде бы один и тот же, а вот видится он нами по-разному.