Одной из ключевых проблем, требующих немедленного разрешения, являлся земельный вопрос, упорядочивание отношений между крестьянами и помещиками. Однако Временное правительство ограничилось созданием земельных комитетов, а затем — Главного земельного комитета во главе с профессором политической экономии Петроградского политехнического института А.С. Посниковым, при запрещении любых форм решения земельного вопроса до созыва Учредительного собрания. К подобным паллиативам Временное правительство прибегало и в остальных социально-экономических вопросах, ссылаясь на то, что в период ведения боевых действий на фронте внутренняя политика требует особой осторожности. В частности, в рабочем вопросе правительство предпочитало занимать положение арбитра, пытаясь как-то примирить интересы буржуазии и рабочих, но тем самым лишь провоцировало рабочих на предъявление все больших и больших требований, а буржуазию — на проведение локаутов.

Однако ситуация не оставалась постоянной и неизменной, кризис приобретал системный характер. Отсутствие единства мнений по большинству проблем среди самих членов Временного правительства, явно видимый страх превратить политическую революцию в социальную (спровоцировать эскалацию экономических требований к имущим слоям), усиливающаяся зависимость Временного правительства от «революционной демократии», непродуманные, рассчитанные на внешний эффект высказывания отдельных министров — все это вело к постоянным конфликтам внутри самого правительства и, как следствие, его дискредитации. В будущем ни один из составов Временного правительства так и не приступил к структурным изменениям в экономике, хотя регулярно печатались программы экономических реформ.

В то же время нарастающий финансово-экономический кризис не только заставлял усиливать de facto государственное вмешательство в сферу экономики, но и подталкивал к проведению мероприятий в духе «государственного социализма». К примеру, А.С. Посников объявил себя приверженцем идеи государственного землевладения уже на первом заседании Главного земельного комитета 19 мая 1917 года. В № 1 и 2 «Известий Главного земельного комитета» были опубликованы статьи Н.П. Оганов- ского, в которых фактически признавалось право крестьян на помещичью землю. Это вызвало резкий протест со стороны представителя Министерства юстиции в ГЗК

В.П. Семенова Тянь-Шанского, поддержанный обер-прокурором 2-го Департамента Сената проф. И.М. Тютрюмовым. Не менее противоречивой была политика, проводимая министерством земледелия во главе с А.И. Шингаревым. Настроенный крайне враждебно, по воспоминаниям В.Д. Набокова, к Керенскому и «социалистическому болоту», сам Шингарев способствовал созданию земельных комитетов и передаче им необрабатываемых помещичьих земель. Позднее, уже находясь на посту министра финансов, он же поддержал решение о повышении ставок подоходного налога, что резко усилило враждебность имущих классов к Временному правительству.

Еще большей враждебностью было встречено имущими классами введение хлебной монополии. На открывшемся 20 марта (2 апреля) в Москве Всероссийском съезде торгово-промышленных организаций созданная съездом продовольственная комиссия отвергла правительственные предложения о хлебной монополии и о твердых ценах. Тем не менее, уже 25 марта (7 апреля) Временное правительство утвердило постановление о передаче хлеба в распоряжение государства и временное положение о местных продовольственных комитетах. В постановлении о хлебной монополии указывалось, что в случае обнаружения скрытых хлебных запасов таковые будут отчуждаться в пользу государства по половинной цене. От этого постановления до организации комбедов и продразверстки, конечно же, дистанция известного размера, но следует признать, что первый робкий шажок в направлении ущемления «священного» права собственности был сделан уже 25 марта 1917 года. Глашатаями подобной политики выступали т. н. «советские экономисты», в том числе В.Г. Громан и известный аграрник-кооператор А.В. Чаянов, работавшие в период нэпа с большевиками и ставшие затем жертвами сталинского режима. Парадокс заключался в том, отмечал Н. Суханов, что, будучи по своим убеждениям правыми социал-демократами или народниками, именно эти люди в 1917 году призывали к усилению государственного вмешательства в экономику, т. е. к той экономической политике, которая через некоторое время станет ассоциироваться уже с большевизмом.

Надо отметить, что Временное правительство отдавало себе отчет в том, что хлебная монополия есть один из элементов «государственного социализма». Выступая на съезде кооператоров, А.И. Шингарев указал, что если хлеб становится государственной собственностью, то государство должно предоставить деревне необходимые ей продукты — мануфактуру, железо, керосин и пр. — в должном количестве по твердым ценам. Обеспечить подобные поставки Временное правительство оказалось не в состоянии ни весной, ни летом, ни, тем более, осенью 1917 года. В условиях военного времени, дальнейшего роста инфляции, бесконтрольных спекуляций частных банков, повсеместной остановки производства — обеспечение деревни необходимым минимумом товаров по твердым ценам возможно было лишь при условии жесткого контроля за системой товарного распределения, однако реального механизма такого контроля у Временного правительства не было, да и в условиях нарастающего кризиса и быть не могло. Было лишь понимание того, что если излишки зерна выкачать по твердым ценам из деревни не удастся — в городах начнется голод.

Таким образом, можно констатировать, что в своей практической политике, вопреки декларациям и собственному желанию, Временное правительство уже с самого начала было вынуждено исходить из признания необходимости государственного регулирования экономики. Это было вызвано в большей мере объективными факторами, чем давлением «революционной демократии». В свою очередь, российская буржуазия уже в марте 1917 года осознала, что это Временное правительство — не то правительство, которого она хотела и на которое она могла бы рассчитывать. Начался процесс быстрого сужения социальной базы новой власти.

Не менее противоречивым было положение в армии, где после публикации знаменитого приказа № 1 (к составлению которого приложили руку солдаты-большеви- ки А.Н. Падерин и А.Д. Садовский) начинается создание выборных солдатских комитетов. Вначале этот процесс начинается в частях Петроградского военного округа, а затем распространяется и на фронтовые части. Солдатские комитеты подчинялись Петроградскому Совету и осуществляли контроль за действиями командного состава. Нередко они отстраняли от командования монархически настроенных генералов и офицеров, бывали и случаи самосуда. Впоследствии это привело к нарастанию конфликта между солдатскими комитетами и офицерским составом. Однако большинство комитетов оказалось под контролем эсеров и меньшевиков, и вплоть до корниловского мятежа большевики не имели устойчивой поддержки солдатской массы. Это не означало, что они не вели своей пропаганды и агитации среди солдат, но этой пропаганде чинили препятствия прежде всего эсеровские и меньшевистские солдатские комитеты. По воспоминаниям Шляпникова, в конце марта и в начале апреля вся армия была охвачена политической агитацией и борьбой различных направлений. Шляпников признает: «В марте месяце влияние нашей партии на фронте было еще слабое» [324] . В то же время уже в марте отмечались случаи братания российских и австро-немецких солдат, но происходило это не под влиянием пропаганды, а стихийно. Лозунги «революционного оборончества» в какой-то мере спасали положение, помогая сохранять остатки дисциплины и нейтрализуя конфликты между солдатской массой и офицерским корпусом. Отсюда вытекала та парадоксальная ситуация, которую Шляпников определил следующим образом: «Русская буржуазия с каждым днем убеждалась, что армию могут двинуть в бой только «левые»… Союзники также настаивали на продолжении войны, требуя перехода в наступление. Для выполнения задачи продолжения войны нужны были «левые и чем левее, тем лучше» [325] .