Харрисон относил себя к честным людям, но искушение скрыть улику оказалось сильнее его. Стоя между остальной компанией и столиком, он обернулся, нащупал у себя за спиной шарф и тайком запихнул его в карман смокинга.

Речь тем не менее была испорчена. Душевный подъем в один миг сошел на нет.

— Хм-хм! Ну что ж, — произнес он, возвращаясь к слушателям, — полагаю, приискивать вчерашнему происшествию сверхъестественную подоплеку совершенно не обязательно. Что вы на это скажете?

— Я лично ни секунды не сомневаюсь, что это была мисс Мессенджер, — весело прощебетала его супруга.

— Да, это вполне правдоподобно, — согласился Грэтрикс.

— Самое вероятное объяснение, — добавила миссис Грэтрикс.

— А как думаете вы, леди Ульрика? — спросил Харрисон.

— Да, конечно, если все уверены, что это была мисс Мессенджер, то и спорить больше не о чем.

— Все, кроме Вернона, — поправил леди Ульрику Харрисон.

Вернон со вздохом откинулся на спинку кресла:

— Как бы то ни было, от моего отчета в Общество психических исследований вы оставили рожки да ножки. Если никто не готов поклясться, что женщина, которую мы видели, не мисс Мессенджер, я лишился всех свидетелей.

— Остается еще Фелл, — подсказал Харрисон.

— Не думаю, что ему можно доверять, — вмешалась миссис Харрисон. — Боюсь, он не пожелалтогда узнать мисс Мессенджер: у него имелись свои причины. Если на то пошло, мистер Фелл вообще не очень красиво себя повел.

— Ладно, Харрисон, оставим эту тему, — не без великодушия сдался Вернон. — Не скажу, что вы меня убедили, даже что касается вчерашнего случая, но видимость правды на вашей стороне. Удивляюсь, как это трудно — даже спланироватьобразцовое, доказательное расследование.

Харрисон оказался триумфатором и должен был бы торжествовать. Однако, сказать по совести, он убедил всех, кроме самого себя.

Треклятый шарф, стоило о нем задуматься, сбивал Харрисона с толку. Ложась спать, Харрисон засунул его в ящик комода, но под утро проснулся и принялся размышлять. С отвратительной ясностью ему представилось, что если теория Вернона соответствует действительности, то среди всего, что им явилось, когда они созерцали феномен, единственным вполне материальным, земным предметом был этот самый шарф. И странное, многозначительное совпадение: именно шарф все видели вполне отчетливо, именно его не преобразили ни умственный настрой наблюдателей, ни действие лунного света.

Совпадение беспокоило Харрисона все больше и больше. Объяснить его никак не удавалось.

На следующее утро Харрисона все так же мучило беспокойство. Сомнения мешали ему работать. После ланча он засунул шарф в карман, решив воспользоваться им как предлогом, чтобы снова повидать мисс Мессенджер. Нужно было прояснить еще один-два вопроса. Ему показалось, что шарф вызывал у нее не меньшее отвращение, чем у него самого. При виде шарфа она может испытать шок, который, не исключено, пробудит воспоминание о том, что происходило во время транса.

Мисс Мессенджер была в саду, Харрисона провели в ее собственную гостиную и попросили подождать. Продолжая обдумывать, каким манером лучше будет извлечь шарф, он рассеянно прошелся по комнате и остановился перед каминной полкой, чтобы рассмотреть фотографии. И вдруг ему представилось, что перед ним стоит темная стена из тисов, а на их фоне изысканной камеей прорисовывается нежный профиль. Растерявшись, Харрисон мигнул, и фон обратился в обычную обстановку комнаты, отраженную в зеркале. Но лицо осталось: тот самый профиль, увиденный на тисовой опушке; трогательное и печальное, оно словно бы тоскливо созерцало образы грядущих несчастий.

Харрисон вздрогнул. Ему почудилось, будто в воздухе пробежал холодок. На мгновение перед его взором возникли необозримые пространства, странные события, не имеющие ничего общего с обыденной действительностью. В нем шевельнулась память о чем-то очень давнем, отделенном от него целой вечностью. Уловить это воспоминание было так же трудно, как только что виденный сон. Пока Харрисон мучительно вспоминал, за спиной у него скрипнула дверь и между ним и его видением задернулась темная завеса вещественной реальности.

Совсем рядом раздался голос мисс Мессенджер.

— Это моя подруга, Рода Бертон, — говорила она. — Фотография сделана буквально за неделю до ее смерти. Ее, бедняжку, уже тогда одолевали горестные раздумья.

На самом деле этого мастера «страшных» историй, подписывавшего свои сочинения псевдонимом Роджер Патер, звали Гилберт Роджер Хаддлстон, и он был монахом из ордена бенедиктинцев. Это призвание с ним разделил сквозной персонаж сборника «Таинственные голоса» (1923) сквайр-священник Филип Риверз Патер, обладающий удивительной способностью слышать голоса из подсознания и мира мертвых, предупреждающие о грядущих событиях или приоткрывающие завесу над тайнами прошлого. Сквайр мудр и гуманен, он всячески стремится облегчить страдания живых и мертвых и пользуется большим уважением окружающих, — по воспоминаниям современников, именно таким человеком и был его создатель. Что же до таинственного дара, здесь трудно сказать что-либо определенное; во всяком случае, этот мотив играет большую роль в романе того же автора «Мой кузен Филип» (1924), претендующем на определенную автобиографичность.