Шрифт:
— Приветливый, интеллигентный парень… а почему вы, собственно, спрашиваете?
— Потому что в той жизни я был фанатом «Nokturnal Mortum». Эти музыканты настоящие патриоты Украины. Я все надеялся, что кто-то из них смог спастись после Катастрофы. Но, увы. Я встретил только вас, человека, лично знавшего одного из них.
Харон внимательно изучал собеседника, пытаясь понять, в какую игру тот с ним играет.
Мечтательно прикрыв глаза, Дэреш тихо продекламировал по памяти слова из песни «Nokturnal Mortum» «Украина»:
— Я беру в долонi землю, що э чиста, як душа. Я кохаю тебе, ненько, вiчна матiнко моя… [2] М-да… Кстати, мои люди обнаружили у вас очень любопытные вещи…
Бригаденфюрер резко выдвинул один из ящиков стола, аккуратно выкладывая на полированную крышку CD-плеер и кляссер с компакт-дисками.
— А мой пистолет у вас в столе, случайно, не завалялся? — шутливо поинтересовался апологет.
— Вполне возможно, что и завалялся! — усмехнулся Дэреш, добавляя к плееру с дисками блестящую «гюрзу». — Забирайте!
2
Я беру в ладони землю, которая чиста, как душа. Я люблю тебя, родная, вечная матушка моя. (укр.)
Харон недоверчиво смотрел на фашиста.
— Думаете, это какая-то провокация? Зря. Я совершенно искренен. Вижу по вашим глазам, вы не способны выстрелить в человека. Впрочем, там все равно нет патронов.
Апологет протянул руку. Взял пистолет. С щелчком выдвинул пустую обойму. Затем, пожав плечами, сунул оружие за пояс.
— Видите, насколько я вам доверяю, — развел руками бригаденфюрер. — С вашей стороны рассчитываю на то же самое.
Расстегнув молнию, фашист с интересом принялся листать пластиковый кляссер.
— М-да, весьма впечатляющая подборка. Как жаль, что в вашей коллекции нет «Nokturnal Mortum». Помните их альбом две тысячи девятого года?
— «Голос стали»! Настоящий шедевр.
— Да, шедевр! А какие там тексты про Украину. Просто сердце сжималось, когда их читал. М-да… все ушло…
Вот уж кого Харон не ожидал встретить среди развалин Харькова, так это разбирающегося в тяжелой музыке неофашиста.
— Давайте поступим так… — Дэреш отложил коллекцию дисков и плеер в сторону. — Мне очень не хочется расставаться с конфискованным у вас сокровищем, но, с другой стороны, отныне вы наш апологет… Вы вот, говорили, знаете историю. Сыграем в маленькую игру?
— Почему бы и нет, — согласился апологет, терять которому было отныне нечего. Фашисты теперь отпустят его из тридцатого форта разве что ногами вперед.
— Назовите дату и место рождения человека, изображенного на портрете за моей спиной?
— Двадцатое апреля тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, австрийский городок Браунау-на-Инне.
— Плеер и диски снова ваши. Можете забирать!
Харон встал с кресла, бережно сунув за пазуху плеер, а вслед за ним и кляссер с дисками.
— Существовала такая интересная наука — френология, — проговорил он, пристально глядя на портрет вождя немецкой нации. — Ее родоначальник, доктор Ламброзо, пытался определять преступные наклонности человека по строению черепа. У Вашего любимого фюрера в этом смысле весьма любопытное лицо. Лоб между бровями и линией волос низкий, но необыкновенно широкий, что говорит об уме и бесстрашии. Грубые брови указывают на презрение к закону. Маленькие площадки между бровями и глазами твердые и приподнятые, а это означает железную волю. Кожа на лице натянута туго — признак безжалостного характера. Под глазами впалость, благодаря которой видна линия, проходящая вниз по щеке, — черта сатанинского характера.
— Вы закончили? — бригаденфюрер с легкой усмешкой смотрел на Харона, только что нагло препарировавшего характер немецкого фюрера. — Охрана, отведите нашего нового друга в выделенное ему помещение.
«Выделенное помещение» оказалась тюремной камерой с одной-единственной обитой листовым железом дверью и тусклой лампочкой, свисающей на унылом красном проводе. Обитель аскета. Панцирная сетка, установленная на кирпичах, — аналог местной кровати, в углу ржавое ведро для отправления естественных надобностей.
Бесславный конец короткого пути.
Апологет присел на жалобно заскрипевшую сетку. Провести остаток жизни в подобном месте — пытка изощренного изувера. Здесь не было времени, лишь серые облупленные стены…
Еду приносили два раза в день, утром и вечером. Пару раз выводили подышать свежим воздухом в сопровождении неразговорчивых угрюмых солдат. Один из конвоиров всегда держал на поводке злобного черного пса по кличке Рэм, с ненавистью смотрящего на пленника. Рэм мечтал, чтобы Харон попытался бежать, и тогда собаку, наконец, спустят с цепи. Наивная хищная тварь. Можно попробовать застрелить конвоиров. Те наверняка не знали, что у пленника есть оружие. Вот только где достать патроны к «Гюрзе»? Но он не мог выстрелить в живого человека. Не поднималась рука. Даже в фашиста. В хищного зверя или мутанта — запросто, но только не в человека.