— Матушка, такое чувство, — протянул Сергей, — будто отец Олег всю жизнь писал только вас. Все женские образы так или иначе на вас похожи.

— Это наверное, потому что муж и жена — едина плоть. Женщина без мужа — как вода без стакана, сразу растекается и превращается в лужу… Жена послушанием своим добавляет в жизнь мужа недостающую половину женственного начала. Поэтому, наверное, батюшка в каждом женском образе и видит меня, грешную.

— Матушка Оленька, какая же вы красивая, — прошептала Наташа.

— Спасибо, детки, — всплеснула она руками. — Совсем вы меня засмущали. А теперь гляньте сюда, — она показала широким жестом на картины с ликами святых. Вот эта — «Торжествующий собор» — на прошлой выставке мироточила три дня. Как чудотворная икона…

Сергей с Наташей по очереди приложились к чудотворной иконе и почувствовали тонкий аромат ландыша, исходивший от ее шероховатой холщовой поверхности.

Спустились они в горницу тихие и задумчивые.

Батюшка мирно спал в кресле. На его бледном лице сияла кроткая детская улыбка.

Старушка Харина захватила Наташу в плен. Так она сама объявила. Наташа помогала няне по хозяйству и выслушивала старушку, которая никак не могла наговориться «напоследок». Сергей что-то где-то прибил, выправил и направился в храм.

Только прикрыл за собой калитку, как за спиной раздался душераздирающий крик. Он галопом вернулся во двор и остолбенел. Перед высоким малиновым кустом стояла Наташа по стойке «смирно» и, крепко зажмурившись, самозабвенно вопила. На нее снизу вверх удивленно смотрел соседский козел, присев на тощий зад, открыв рот и высунув на бок язык. Но, как она вопила! Сергей со старухой, козел с петухом, куры и жаворонки — застыли в восторге от этого мощного «си» четвертой октавы, растянувшегося на двадцать четыре такта.

Наташу успокоили, погладили по головке, напоили водичкой; животные с птичками вернулись к своим делам. А Сергей шагал в сторону церкви и восхищенно повторял: «Но как она вопила! Как вопила!!! Это уже второй раз. Фильм ужасов: „Крик-2“».

На скамейке у церкви под роскошной плакучей ивой сидел человек с посохом и глядел вдаль. От него исходили незримые волны покоя, того самого, который от опытной мудрости. Откуда он взялся? Куда идет? Сергей присел рядом и, не зная что сказать, молчал.

— Иногда сказать нужно так много, что лучше помолчать, — произнес неожиданно незнакомец глуховатым голосом. — Не правда ли, брат?

— Мне в самом деле хочется тебя расспросить, — признался Сергей.

— Вижу, — прошептал тот, не отрывая глаз от горизонта. — Странствую я.

— Давно?

— По меркам вечности — секунды. По человеческим — вечность.

— Не понимаю.

— Значит и не надо. Незнание — сила! Павлу Фивейскому стоило узнать только первую строчку из Псалтири и ушел он в пустыню, и стал выше самого Антония Великого. А иной все энциклопедии в голову себе утрамбует, ну все знает… А спроси его, что с ним будет, когда ангел смерти через минуту возьмет его душу, и услышишь какую-нибудь галиматью про астралы, буддийскую нирвану и воландовский покой. Сколько я этого наслушался!.. Знаешь, человеческий разум без просвещения Духом святым настолько элементарен и предсказуем, что вряд ли он может обмануть даже первоклассника воскресной школы. Откроет такой умник рот, а ты уже заранее знаешь, что он скажет. И что за его словами стоит. Или кто…

— Говоришь, «незнание — сила»? Это звучит парадоксально.

— Так христианство и есть величайший парадокс человечества. У нас все наоборот. Все противоположно мирскому. Вместо смеха — плач, вместо богатства и процветания — ничтожество, от славы бежим, от похвалы отшатываемся. Вместо осознания успешно прожитой жизни — «где сатана, там и я буду» Пимена Великого.

— Скажи, странник, ты об этом размышляешь в пути?

— Нет, Сергей, я вообще не размышляю. Молюсь и созерцаю. Когда хорошо, плачу; когда плохо, славлю Господа… — внезапно замолчал, будто что-то недоговаривая.

— Что? Что еще? — спросил Сергей.

— Так… тени прошлого… знаешь, брат, иной поступок за пару секунд совершишь, а каяться приходится столько, что тебе, христианину от рождения, и представить невозможно. Может быть потому, что именно с тобой этого не случалось.

— Ты откуда-то знаешь мое имя. Может, свое откроешь?

— Иосиф.

— Мне кажется, тебе, Иосиф, пришлось много пройти. Где ты успел побывать?

— Везде, — вздохнул тот. — И не раз. Так вот и хожу, год за годом… только от себя никуда не уйду: «грех мой предо мной есть выну». Крест — это такая ноша!..

Иосиф вынул из-за пазухи темный крест из цельного куска дерева, приложился к нему и приблизил к лицу соседа. Касаясь губами гладкой поверхности плотного дерева, Сергей вдохнул тонкий аромат, который через ноздри сразу проник в грудь и разлился там приятным теплом.

— Это часть того креста… Самого главного. Чего только с ним не происходило. Я его в огонь бросал, в воду. Крали его у меня. Продавал… А он всякий раз ко мне возвращался. И жег мне сердце, и лечил его. Видимо, и на Страшном суде мне с ним в руках стоять.