– 61 –

ее всему образованному миру и дал ей такое широкое развитие и распространение, какого до него не знала ни одна философия; обращаясь к эллину и варвару, к рабу и свободному, он провозглашал свое учение на улицах и во дворцах. Уже первые стоики по своему происхождению принадлежат колониям, окраинам греческого мира, иногда прямо иноплеменным городам. Сам Зенон был сыном купца с острова Кипра, его преемник Клеанф был кулачным бойцом из Троады, а великий догматик и схоластик школы Хризипп был родом из Тарса в Киликии [35] . То же разнообразие в происхождении и общественном положении находим мы и позднее. Стоит вспомнить стоиков римской эпохи: Муция Сцеволу, понтифекса и юриста, ученика Панеция; фригийского раба Эпиктета; знатного Персия; кордуанца Сенеку, богатого вельможу при Нероне, и Марка Аврелия, властителя всемирной Римской империи.

Стоицизм оказал глубокое влияние на литературу, как философскую, так и общую. В философии трудно указать какую-либо школу, которая не испытала бы на себе его влияния, исключая, пожалуй, одних эпикурейцев, которые так глубоко расходились со стоиками в основной своей точке отправления, хотя и сближались с ними во многих практических положениях. Заветные мысли стоической философии проникали во все слои греко–римского общества. Более других школ стоицизм приобретает характер воинствующей философии – учащей и проповедующей. Разрабатывая тщательно словесные науки и риторику, он получает могущественное влияние на педагогию, на среднюю школу, претендуя вместе с тем и на нравственно–воспитательное значение. Развивается тип философа–проповедника, моралиста, наставника, духовника, заботящегося о спасении душ, назидании, утешении, душевном врачевании своих учеников или своих духовных детей. Аристократы и знатные дамы держат при себе философов как «домашних капелланов» [36] ; вельможи переписываются с ними и призывают их к смертному

– 62 –

одру, чтобы выслушать их напутствие. Появляются философы–приживальщики, присяжные риторы стоической морали; являются дилетанты, драпирующиеся в мантию стоицизма, литераторы, распространяющие его в прозе или в стихах, как Персий; в философских школах его преподают ученые профессора, оплачиваемые дорогими гонорарами, и, наконец, уличные проповедники разносят его среди толпы.

Вместе с тем развивается целая литература назидательного характера: проповеди, увещания, послания, похвальные слова добродетелям, декламации против пороков и суеты житейской, утешения на все случаи жизни – старости, болезни, смерти близких, изгнания, заключения в узах и т. п. Стоики и здесь являются лишь популяризаторами, продолжая и развивая литературный род хрии и диатрибы, получивший начало еще до них, в эпоху софистов, и достигший особого процветания в той цинической школе, от которой сам стоицизм ведет свое происхождение. Эта литературная форма была усвоена, впрочем, и не одними стоиками: риторика процветала во всех школах, и общие места морали служили ходячею монетой всего литературного рынка. Постепенно диатриба лишается оригинальности, принимая нередко компилятивный, подражательный характер. Тем не менее она представляет нам величайший интерес как по содержанию, по тем главным руководящим мотивам, которые в ней высказываются, так и по своему популярному характеру и своему литературному влиянию. Ибо, начиная со второго века, эта нравственно–риторическая литературная форма, со всеми своими особенностями, была усвоена христианскими писателями, причем циническая и стоическая диатриба оказала на них особенно сильное влияние.

При изучении назидательной литературы этой переходной эпохи нас не должны особенно останавливать многочисленные, неизбежные повторения, заимствования – общие места риторики, хотя и в этом отношении историко–критическое исследование представляет большой интерес. Важнее всего то развитие, углубление нравственного сознания, то пробуждение совести, нравственного анализа, внутренней исповеди, которое мы наблюдаем хотя бы в выдающихся произведениях этой литературы и которое сказывается в ее утонченной, иногда мелочной

– 63 –

казуистике. Важен и общий смысл этой морали – проповедь универсального, разумного закона – проповедь Слова, живущего в нас и правящего миром.

Немудрено, что христианские апологеты примыкают к этой проповеди, усвоивают себе не только ее форму, но и самое ее содержание. Согласно их учению, христианство развивает то «врожденное всему человеческому роду семя Слова», о котором говорит Иустин; и если все, жившие сообразно Слову, были христианами до Христа, то сам Христос был полным воплощением божественного Слова [37] . Логос есть универсальный принцип нравственного и физического мира. В области нравственной он есть не только Промысл о человеке, но и то начало, которое извнутри воспитывает, просвещает как весь человеческий род, так и отдельного человека, – «всякого человека, грядущего в мир». Так учил Иустин, так учил Климент Александрийский и многие другие апологеты: Логос есть истинный педагог человечества и человека. В этом они сходятся со стоиками, показывая греко–римскому обществу, что христианство заключает в себе высшее обоснование его просветительной философии. Прекрасной иллюстрацией такого положения служит нам «Педагог» Климента Александрийского: этот трактат представляет собою на три четверти пространный эксцерпт из диатрибы стоика Музония Руфа, местами интерполированный священными текстами [38] . В литературных нравах этой эпохи компиляторов, эпитоматоров и фальсификаторов такой прием не представлял ничего необычного, и профессиональные риторы и литераторы постоянно черпали из общего капитала современной и древней словесности. Первым христианским литераторам, как Климент, предстояла трудная задача – создать литературу, которая могла бы соперничать с литературой языческой, и в преследовании этой цели работа их принимала нередко экстенсивный характер: наряду с самостоятельными трудами им приходилось компилировать, перерабатывать,

– 64 –

переделывать те произведения языческой литературы, которые являлись для них особенно полезными. Из стоиков не один Музоний попал в христианские трактаты и хрестоматии. Трактат Цицерона de officiis, представляющий собою компиляцию из трактата стоика Посидония, был в свою очередь компилирован и переработан св. Амвросием в его сочинении de officiis ministrorum [39] {5} . Сенека, которого Тертуллиан называет часто «нашим» (saepe noster), которогоЛактанций постоянно цитирует и прославляет, заносится блаж. Иеронимом в его каталог христианских писателей [40] . «Энхиридион» Эпиктета послужил материалом для нескольких христианских парафраз [41] .

Ранние апологеты христианства нашли у стоиков разработанную нравственную казуистику, популярную теодицею и популярную, иногда возвышенную мораль, основанную на проповеди универсального разумного закона – Логоса. Они нашли у них выработанную литературную форму проповеди, катехетики, парэнетики – короче, всей нравственно назидательной словесности. Понятно, они учились философии не у одних стоиков. Но в их эпоху, как уже сказано, и все другие школы в значительной степени испытали на себе влияние стоицизма. Между богословскою концепцией стоиков и апологетов лежит все различие, отделяющее рационалистический монизм

– 65 –

или пантеизм от положительного, религиозного теизма. Но с одной стороны, стоики в своей религиозной проповеди говорят иногда языком монотеизма; с другой – ранние апологеты не только в области морали, но даже и в общем философском миросозерцании нередко усвоивают себе язык философии. Мы не думаем сближать здесь христианство со стоицизмом; мы хотим лишь отметить точки соприкосновения между стоицизмом и миросозерцанием отдельных христианских писателей, к тому же не всегда понимавших христианство с должною полнотой и мысливших истины христианства в философских формах, которые были созданы не ими. Правда, и в самой греческой философии стоицизм не сказал последнего слова. Но прежде чем расстаться с ним окончательно, отметим его отношение к положительной религии.