– 396 –

а греки с Аполлоном, убийцей Пифона; египтяне отожествляли его иногда с Анубисом, или Озирисом, в качестве князя загробного мира, а греки – с Гермесом Психопомпом [584] . Впоследствии старинное язычество проникало в такой форме и в христианство и продолжало жить в нем, как мы видим, напр., в Египте или Фригии, где еще в IV и V вв. Церковь боролась с этим злоупотреблением, которое лаодикийский собор (около 160 г.) предал анафеме в 35–м своем каноне [585] .

Было бы чрезвычайно важно исследовать отношение уцелевших памятников дохристианской магии к после–христианскому гностицизму. Уже Оригенуказывает, что офиты заимствовали из магии имена некоторых своих архонтов, как Ялдабаофа, Астафея и Орея [586] , и это подтверждается знакомством с магическими папирусами. То же следует сказать и об имени Иао и о целых списках варварских имен, напр. о той тарабарщине, какую мы находим в Pistis Sophia (375 стр. 234 lat ed Petermann): как ни бессмысленны эти слова и звуки, они повторяются в отдельности в магических папирусах, в которых мы находим и множество других гностических терминов, как, напр., эон, бездна , Абрасакс и др. [587] Хотя существовало представление, что ангелы понимают только еврейский язык, но, по–видимому, было и другое представление об «ангельских языках» ( 1 Кор. 13, 1), которыми могли говорить и люди под наитием свыше; уже апостол Павел указывал на злоупотребление этим даром (1 Кор. 14), а из полемики Кельса (С. Celsum VII, 9), точно

– 397 –

так же как и из уцелевших гностических памятников и из магических папирусов, мы видим, что впоследствии отдельные гоеты и лжепророки пользовались этим исступленным «языкоговорением» для целей магии и обмана [588] . Характерно в магических папирусах почти полное отсутствие христианских элементов при значительном количестве элементов еврейского происхождения: это – смешение «ангельского» языка с еврейским. Отсюда некоторые исследователи, как Анц, заключают с полным основанием, что не гностицизм послужил источником магии, а, наоборот, магия послужила ему источником [589] . Мы бы сказали, что христианский гностицизм черпал из кладезя дохристианского, преимущественно еврейского гностицизма.

XII

Существует, по–видимому, одна черта, полагающая грань между христианским и дохристианским гностицизмом, – черта, все значение которой должным образом выяснится нам лишь впоследствии: христианские гностики были пневматики, «люди духа», противополагавшие себя психикам, или «душевным» людям. История христианского гностицизма начинается с попытки Симона–волхва купить дар Духа Святого у апостолов. Системы гностиков суть «пневматические» учения, пневматические апокалипсисы, или откровения; и если не все в них кажется

– 398 –

нам новым и оригинальным, если они не производят на нас впечатления непосредственного вдохновения, которое им приписывалось, то мы еще не имеем основания утверждать, чтобы они были сочинены и составлены искусственно или чтобы все ересиархи были сознательные обманщики: самая нелепость отдельных гимнов, напр. сохранившихся в коптских памятниках, свидетельствует против такого предположения. Что в экстатическом или даже каталептическом состоянии человек нередко вдохновляется бессознательными или полусознательными воспоминаниями и нередко всего менее бывает оригинален, это факт, известный каждому психологу, изучавшему подобные явления, – факт, с которым следует считаться и иным критикам, в особенности в области религиозной. Возьмем только что указанные гимны, переведенные с коптского, или отдельные фрагменты гностической письменности, сохраненные Иринеем и Ипполитом, или, наконец, тот гностический гимн, который влагается в уста Христовы в недавно изданном (Левкиевом) житии Иоанна: мы находим в них многие характерные черты пневматического писательства, а иногда и пневматического языкоговорения, того духовного «варварства», которое обличал уже апостол Павел в вышеприведенном тексте (1 Кор. 14, 11), – того смешения бессмыслицы с туманным смыслом, которое отнюдь не следует признать деланным даже в том случае, если самый экстаз, в котором созданы эти произведения, был вызван искусственно. Гностики превозносились своими духовными дарами, говорили языками, называли подлинные тайные имена архонтов и ангелов, совершали пневматические радения и таинства, творили знамения, которые ересеологи приписывали их специальным (нечистым) духам или их обману. При этом нам, разумеется, трудно решать, насколько этот обман был искренней иллюзией, болезненным фокусничеством или сознательным шарлатанством – подобно фокусничеству и шарлатанству некоторых теперешних убежденных медиумов. Во всяком случае несомненно одно – гностики были «пневматиками» или хотели прослыть таковыми, наподобие апостолов. Носительницей Духа была Церковь, и гностики в Церкви познакомились с «явлениями Духа», который они, подобно Симону–волхву,

– 399 –

стремились внешним образом у ней заимствовать [590] . В отдельных случаях возникновение отдельных сект всего легче объяснить из необузданного произвола некоторых христианских пневматиков, упоенных новым вином и надмевавшихся своими дарами и откровениями. Послехристианский гностицизм предполагает, таким образом, не только пришествие Спасителя, но и проповедь и явления Духа в ранней христианской Церкви. Но это нисколько не подрывает достигнутых нами результатов: напротив того, тем более ценными являются нам указания на еврейские реминисценции, оживающие среди новых пневматиков. Как ни нов был самый факт духовной жизни, которая, однако, была уже возвещена пророками, понятие о ней было живо в еврействе еще и до Христа, а самое это понятие могло, очевидно, получиться лишь из опыта. Здесь мы можем сослаться на Филона, который, несмотря на свою греческую культуру и на влияниеПлатона, дает в своем учении об экстазе и боговдохновении новые и оригинальные религиозные черты, отличающие его от греческих философов [591] .

Но разумеется, такое экстатическое вдохновение, такая (92) или то «упоение», о котором говорит Филон, описывая радения своих ферапевтов (11), всего менее могли оградить энтузиастов от усвоения всевозможных внешних религиозных влияний: недаром сам Филон уподобляет «всенощную» ферапевтов вакхическому торжеству. Что могло служить ручательством в чистоте подобного вдохновения, в чем заключалась объективная мерка его истинности, граница, отделяющая его от исступления языческих мистиков?

– 400 –

XIII

Мы подходим к концу нашего исследования еврейского, дохристианского гностицизма. Быть может, следовало бы еще остановиться на некоторых обрядах и таинствах гностических сект, имеющих параллели в еврействе, но мы и без того опасаемся слишком отклониться от главного предмета нашего исследования. Во всяком случае уже те результаты, к которым мы пришли, представляются нам чрезвычайно важными для истории первоначального христианства и христианской мысли, проливая новый свет на ту среду, в которой оно зародилось. Ибо нам удалось не только доказать существование дохристианского, иудейского гностицизма, но и выяснить те представления и верования, которые составляли его содержание, пользуясь широким общим распространением и помимо сект. Разумеется, мы не можем выяснить в настоящее время, чему учили отдельные секты и насколько они были значительны. Но это, сравнительно, и не так важно, ибо и в послехристианском гностицизме нас более интересуют общие идеи и тенденции, чем отдельные причуды фантазии тех или других сектантов. «Служение ангелам» в связи с магией и астрологией, представление о небесных сферах, об архонтах и зонах , учение о восхождении и нисхождении душ и их загробной судьбе – вот общее содержание еврейского гнозиса, к которому примыкает и послехристианский гностицизм с Симоном–волхвом во главе – Simonianae magiae disciplina angelis serviens {40} (Tertull. De praescr. haer. 33).