Вечер был не самым удачным, а потом «за бутылкой шампанского» По, в отместку, признался некоторым бостонским писателям и журналистам, что поэма «Аль-Аарааф» — юношеское произведение. Такая новость никого не обрадовала, а была сочтена оскорблением как лекторию, так и Бостону. Редактор «Бостон ивнинг транскрипт» Корнелия Уэллс Уолтер [31] сообщила о своем открытии, что поэма была написана, «когда автору еще не исполнилось двенадцати лет». Вероятно, По в очередном приступе фантазерства сам же это и выдумал. Мисс Уолтер пыхала негодованием и так и рвущимся из нее сарказмом: «Поэма, прочитанная перед литературным сообществом взрослых людей, написана мальчиком! Позор! По-зор!» По отплатил ей той же монетой. «В общем, нам следует извинить ее, — написал он. — Что мы и сделаем. Только заткнись, малышка!» Последние слова особо возмутили публику, как совершенно недопустимые и омерзительные.

Не стоит забывать, что По был южанином. Он был вирджинцем если не по рождению, то по склонностям. Ему не нравилась культура Новой Англии в целом и бостонская в частности; он одинаково презирал трансцендентализм и аболиционизм. По духу, если не по обстоятельствам жизни, По был настоящим южным джентльменом. Об этом говорят старомодная цветистость и мелодическая насыщенность его прозы. «Пора, — однажды написал По, — литературному Югу позаботиться о собственных интересах». Таким образом, в Бостоне он оказался в логове врагов.

И он ответил на оскорбление, гордо заявив, что посмеялся над бостонцами. В «Бродвей джорнал» По написал: «Мы любим Бостон. Мы родились там — и вряд ли стоит говорить о том, что в глубине души мы стыдимся этого… у бостонцев нет души». К тому же он посыпал соль на рану, или же подлил масла в огонь, добавив, что « вряд лиможно было предположить, будто мы дадим себе труд сочинить для бостонцев нечто оригинальное… хватит им и того, что они получили». Это было по меньшей мере невежливо.

Корнелия Уолтер решила атаковать снова, заявив: «Стоит признать, что он утер нос менеджерам-янки, поскольку опустошил не только их карманы, но и залу». Общее впечатление мисс Уолтер и остальных сводилось к тому, что По — человек ненадежный и невоспитанный. И несерьезный. Шарлатан и пьяница.

В этом же неудачном для него месяце По взял на себя заботу о «Бродвей джорнал». Предприняв ряд переговоров и интриг, он выкупил доли своих бывших партнеров. «В результате бесконечных маневров, почти непостижимо для себя самого, — писал По, — я преуспел, последовательно избавляясь от моих партнеров».

Он собрал средства, используя друзей, и даже напечатал рекламу в «Джорнал», объявив «Редкую возможность» инвестиции в свое предприятие. Он просил денег, он брал деньги в долг, он обещал денег. И двадцать пятого октября 1845 года имя По было напечатано в журнале как имя «редактора и владельца». «Я все должен делать сам, — писал он, — редактировать, — тиражировать — и выполнять еще множество необходимых дел».

Один из прежних партнеров, Чарльз Фредерик Бриггс, был счастлив оставить журнал. По мешал ему, к тому же Бриггс называл По «ничтожеством», «пьяницей», «самым большим эгоистом на свете». Вдобавок Бриггс не делал тайны из того, что По цитировал немцев, не зная ни слова по-немецки. Не исключено, что это было правдой. К тому же Бриггс был убежден, что По из мести распускает о нем сплетни в Нью-Йорке: «Я не могу понять смысла той изощренной мерзости, какую по отношению ко мне совершил По».

В качестве единственного владельца журнала По не преуспел. Он уменьшил листаж журнала, потому что ему не хватало денег, и по той же причине не смог привлечь в журнал хороших авторов. Приходилось перепечатывать собственные сочинения и публиковать стихи «небесных сестер» и прочих рифмоплетов. Журнал выходил в свет нерегулярно. Через шесть недель единовластного владения По продал половину «бизнеса» Томасу Г. Лейну, таможенному чиновнику, с которым познакомился в Филадельфии. «В первый раз за последние два месяца, — говорил он одному знакомому, — я чувствую себя самим собой — отвратительно больным и в депрессии, но все-таки самим собой. Словно я очнулся от ночного кошмара… По правде говоря, я подозреваю, что был безумен». По был «безумен» в лектории, был «безумен», преследуя миссис Осгуд, был «безумен», когда принимал решение единолично владеть журналом. Безумие, если это было безумие, стало результатом пьянства и ужасного переутомления. Если верить Инглишу, то через месяц после подписания договора с Лейном, у По начался очередной запой. А в январе 1846 года Лейн закрыл журнал. Больше редакторской деятельностью По не занимался.

Накануне закрытия «Бродвей джорнал» По выступил в качестве свидетеля соглашения, по которому Мария Клемм отказалась от претензий на свою часть собственности в Балтиморе стоимостью в двадцать пять долларов.

Вероятно, семейство отчаянно нуждалось в деньгах.

В предыдущем ноябре Стоддард встретился с По на улице. Шел сильный дождь, и на мгновение Стоддарду захотелось укрыть По своим зонтом. Однако «что-то — конечно же, не черствость — удержало меня. Я пошел дальше, оставив его под дождем, бледного, дрожащего, несчастного… До сих пор вижу эту картину и всегда буду видеть — его, бедного, без гроша в кармане, однако гордого, уверенного, всегда главного». В том же месяце По написал своему родственнику Джорджу По: «Я продолжал упорно бороться с бесконечными трудностями и преуспел, хотя и не в финансовом смысле. Добился положения в литературном мире, которого при данных обстоятельствах не имею причин стыдиться».

По был убежден, что у него множество врагов. В провале «Бродвей джорнал» он винил нескольких человек, которые настроены против него, и заявлял, что предпринимается намеренная попытка окончательно его разорить. Непонятно, кто эти «несколько человек», если, конечно, они не выдуманы, но это могли быть редакторы конкурирующих газет или писатели, недовольные критическими выпадами По. Однако он был прав, почуяв преследование. В начале 1846 года его вовлекли в нежелательный скандал. И беда пришла с неожиданной стороны.