Шрифт:
Когда Саша узнала причину подзаборного скитания незнакомца, то чуть не прыснула от смеха. Оказывается, он жил по соседству и все свое детство провел в Истре. А на этом заборе когда-то процарапал надпись, посвященную девчонке, в которую был влюблен. Дом в Истре он давно продал, и теперь на том месте красовалась кирпичная многоэтажка. Сам же переехал в Москву и, судя по рассказу, был довольно известным адвокатом. Но вот потянуло его в праздник детства на малую родину, захотелось вспомнить молодые годы…
Саша и Димка, оставив снежный бой, ринулись помогать адвокату. Они осматривали каждую штакетину, но все найденные царапины тот категорически отвергал. И когда ребята уже отчаялись найти заветные слова, мужчина вдруг взревел из сугроба:
– Нашел! Нашел!
Разметав снег и освободив заветную штакетину, адвокат явил миру те самые слова: «Катька дура!» гласила надпись. Саша и Димка смотрели на врезавшуюся в забор строку и не знали, что сказать. Адвокат же вытирал слезы с глаз, радуясь, как ребенок.
– Как здорово, что вы не снесли этот забор! – сморкался он.
А потом ребятам пришлось выслушать его обстоятельную речь о том, как им надо жить дальше, чтобы достичь успеха. При этом адвокат натягивал на ухоженные руки дорогие перчатки и отряхивал снег с модных узконосых ботинок.
– Это нынче молодежи ничего не нужно! – раздухарился он. – А я был жадный до всего, учился, как зверь! И вот, поглядите, достиг всего, о чем только мечтал!
Саша и Димка переглянулись и, не сговариваясь, посмотрели на забор, и почему-то все пышные фразы известного адвоката сразу как-то сжались до двух слов «Катька дура!».
Когда ребята прощались с адвокатом, тот, наверное, решил, что после его наставлений жизнь у них сложится достойно, и удовлетворенно хлопнул дверцей своего «Мерседеса», возвращаясь из хулиганского детства в свою успешную, размеренную колею. А они думали только об одном – осталась ли еще на столе утка с яблоками?.. Саша все смотрела в беззаботное лицо друга, и улыбка непроизвольно касалась ее губ. Воздушная, живая, озорная. Она вспомнила, что истринские заборы также хранят их шаловливую детскую переписку. Только почему-то в этот момент ей очень не хотелось, чтобы Димка вырос таким же самоуверенным и напыщенным, как сегодняшний адвокат. Пусть уж остается таким же простым, понятным, легким…
Перед самым Новым годом, когда президент уже начал свою речь, в дом ворвался Миша. Румяный и веселый, как Дед Мороз, он топал ногами в валенках, стряхивая снег.
– Привет честной компании! – Миша выхватил из рук дяди Коли бутылку шампанского и, уперев пробку в полотенце, откупорил напиток. – Подставляйте бокалы!
Шампанское шипящей змеей наполнило фужеры еще до того, как куранты начали отбивать по желанию в секунду.
Саша каждый раз копила мечты к этому часу, но в нужный момент забывала обо всем и только слушала магическое: «бом-бом-бом». Вот и сейчас мысли плясали в голове странные танцы под звуки транс-пати.
Никита так и не пришел. Бом! У Димки над верхней губой появился пушок – странно как-то. Бом! А дядя Коля, даже подняв бокал шампанского, в другой руке держит вилку с колбасой. Бом! У тети Кати в голове калькулятор желаний, уж она точно загадает за всех. Бом! Павел Львович все-таки очень бледный и грустный, хоть и улыбается. Бом! А бабушка не стареет – красавица. Бом! Интересно, что за сюрприз приготовил дядя Миша? Вон какой радостный – глаза горят. Бом! Почему же Никита не пришел? Бом! Надо срочно вспомнить свои желания… Бом-Бом-Бом…
А затем звон бокалов. И поздравления. И смех.
Тут Саша вспомнила свое желание – ей просто необходимо разгадать одну давнюю тайну!
И желание это стало первым в наступившем году…
Глава восьмая
Миша
Куранты пробили двенадцать раз. За окном первый снег этого года кружил зиму.
И Миша вглядывался в ночь, пытаясь ухватить взором первую снежинку, что ляжет на подоконник: вот она, а за ней сразу – вторая, третья-четвертая. И секунды понеслись, потянули за собой вагоны минут, составы часов, эшелоны дней. Если только подумать, сколько всего можно сделать в этом году впервые – голова кругом! Это был тот самый замечательный миг, когда все старое словно сбрасывало очерствевшую шкуру, обнажая нежную кожу младенца…
Миша знал, что все держат его за мечтателя и романтика, каких в наше время можно отыскать лишь на страницах старых книг. Даже пах он одновременно нежностью и стариной – как аромат цветка, заложенного между глав толстого романа. Дух свежести уже потерялся и стал походить на пряную приправу: чуть сладковатую с еле уловимой горчинкой. Вероятно, книжный запах прилип к Мише в библиотеке, где он часто помогал матери. Еще в школе он прибегал к ней после уроков, чтобы выполнить домашнее задание под взором сотен разноцветных корешков толстых и тонких книг. Сейчас школа осталась позади, а профессию и путь в жизни он так и не нащупал. Поздний ребенок – избалованный и залюбленный – таким он и оставался, хотя Мише уже перевалило за двадцать. Поступать в институт после школы он не стал, даже армия не могла прибрать его к кирзовым сапогам – с детства за Мишей тянулся диагноз «астма». Хотя болезнь давно не проявляла себя.