— Флаг республики почему не вывесили? — шагая за ним, спросил Латышев.

— Флаг-то? Дак его господин-товарищ Арчев на портянки себе пустил. Был у нас флаг, само собой. Был. Как же без флага-то? — Старик тяжело поднялся на крыльцо, распахнул дверь. — Прошу, люди добрые, можете располагаться. Правда, тута мы с внучонком живем, но не беда — потеснимся…

— Об этом не может быть и речи, — оборвал Фролов.

Пропустив вперед Люсю и все так же торжественно неся хлеб-соль, он вошел в сени. Латышев же задержался на крыльце.

Оправил под ремнем гимнастерку, обвел внимательным взглядом поселочек, посмотрел на вершину поросшей сосняком горы. Прислушался, глянул на ожидающих команды бойцов, которые выстроились по ранжиру в плотную шеренгу. И приказал низенькому, плечистому левофланговому в лоснящемся от машинного масла бушлате:

— Матюхин, ты — часовой! Остальным — личное время. Р-р-разойдись!

Шеренга мгновенно распалась — бойцы, стараясь не громыхать ботинками, сапогами, прикладами, потянулись в дом.

В горнице — она-же кухня, спальня, она же канцелярия деда Никифора — часть чоновцев скромненько села на широкую лавку около печки, другие прислонились к простенкам.

— Вот мой мандат, Никифор Савельевич, — Фролов достал из кармана гимнастерки бумагу, протянул старику.

Тот развернул ее, прочитал, шевеля губами. Покрутил в руках, посмотрел даже, не написано ли чего на обороте.

— А партийного документа, извиняюсь, у вас нету? — и отвел глаза.

— Есть и партийный, — Фролов не торопясь вынул из-того же кармана гимнастерки тонюсенькую книжечку.

— Российская коммунистическая партия, — многозначительно взметнув брови; проговорил старик, отделяя каждое слово. И вдруг выкрикнул срывающимся голосом: — Ташши отчетность, Егорка! Законна власть пришла!

Мальчик, крутнувшись на пятке, рванул за кольцо лаза в подпол, откинул крышку. И мигом исчез в квадратной дыре.

— Можно ваши книги посмотреть? — спросила Люся, подойдя к полке. — У вас тут такие редкие, старинные издания.

— Смотрите, сделайте милость, коли хочется… — Старик заулыбался. — Книги и впрямь редкие и старинные, это вы правду сказали. Я их, почитай, из огня вытащил, когда в семнадцатом годе губернаторов особняк громили. Оченно жалко мне стало эти редкости, потому как уважаю ученость, — любовно провел пальцем по потертым кожаным корешкам. — Сызмальства уважаю, с той поры, как служил мальчиком в книжной лавке госпожи Гроссе. Тогда-то и к сурьезному чтению пристрастился… — Он, склонив голову, полюбовался на свои сокровища, вздохнул. — Одну вот не уберег. «Историческое обозрение Сибири» господина Словцова. Лиходей Арчев забрал. Про род евонный вогульский тама написано.

— Деда, примай! — Егорка вынырнул по грудь из подпола, шмякнул о доски прямоугольным свертком в холстинке.

Никифор подскочил к внуку, подхватил сверток. Выкрикнул бесшабашно:

— Теперь, Егорий, мечи весь провиант. Весь, до последнего зернышка!

Шагнул к Фролову, положил сверток на стол.

— Вота! Вся наша с товарищем Лабутиным документация тута. Сдаю вам, товарищи советские начальники. — Никифор поджал губы, вскинул воинственно бородку. — Готов ответить за все статьи дохода-расхода. Тута все до малой полушки расписано, включая и грабеж господ есеров.

Фролов размотал холстинку. Подошла и Люся, заложив палец меж страниц полураскрытой книги. Присела рядом с Фроловым, тоже к бумагам склонилась.

— Это по рыбе, это по мясу, — дед Никифор бережно, щепоткой, подхватывал за уголки листы, откладывал их в сторону. — Это поступление товара для обмена… А это самая главная — по пушнине.

Люся развернула бумагу. И ошеломленно подняла на старика глаза.

— Неужто бандиты все меха забрали? Как же вы допустили такое?!

— Дак, милые мои, кто ж знал… — Никифор растерялся. — Мы пушнинку упаковали, ждем-пождем: пора-де и забирать… А тута Арчев и заявись. Он ведь тоже не дурак: с красным флагом прибыл. Мы с товарищем Лабутиным рты-то и раззявили. Опять же документы у него, мандат! Кто ж знал, что эдак получится, — повторил старик потухшим голосом. — Не виноваты мы…

— Никто вас не винит, Никифор Савельевич, — Фролов выпрямился, прижал ладонью бумаги.

— Деда, примай! — вновь закричал Егорушка.

Из подпола выметнулась связка копченой рыбы, показался покрытый мучной пылью ополовиненный мешок. Потом Никифор принял от внука какие-то кадушечки, туесы, корчаги, вяленую оленью ногу, завернутую в тряпку.

Бойцы сдержанно заулыбались, зашевелились, отводя и не в силах отвести глаза от снеди.

— Угошшайтесь, товарищи, — Никифор, просительно поглядывая на командиров, волоком подтащил к столу пестерь с кедровыми орехами. — Лузгайте, пока мы с Егорушкой спроворим чего-нибудь горячего. Я ведь свой-то припас ухитрился от есеров утаить. Не густо, знамо, но…

— Нет, нет, спасибо, Никифор Савельевич, — торопливо, но твердо заявил Фролов. — Оставьте продукты для себя! Нам ничего не нужно.

— Дык как же так? — Старик огорченно заморгал. — Я ведь от чистого сердца…

— Нет и нет! — еще тверже сказал Фролов. — Вы лучше помогите нам разобраться и с этим, — постучал пальцем по бумагам, — и с эсерами. Сможете?

— Как не смогу? — Старик обиженно передернул плечами. Подошел к столу, опустился на табурет. — Доверял мне товарищ Лабутин. Потому как я и при бывшем хозяине, господине Астахове, и при колчаках, и при вашей, Советской то исть, власти здеся обретался. Так что местную жизнь и всю округу, как отче наш, знаю… — Увидел внука, который растерянно топтался около извлеченного из подполья провианта, велел ему: — А ну, Егорий, дуй единым махом на улицу, давай сигнал орде — свои пришли!