— Не грусти, капитанище, — сказал отец с видимым облегчением. — Когда твой старый боцман тебя подводил?

Толик прикинул и согласился. Старый боцман и в самом деле не подводил его никогда.

— А мы еще долго?

— Замерз? — обеспокоенно спросил отец. — Скучно тебе, понятное дело. Потерпи, брат. Давай еще немного пройдемся, ладно? Я тут кое-что присмотрел, но все еще сомневаюсь. Дело важное, с бухты-барахты не решишь, сам понимаешь. Или ты хочешь, чтоб с бухты-барахты?

Нет, с бухты-барахты Толик не хотел. Дело действительно было важным. Они двинулись дальше, все так же останавливаясь, пока не дошли до места, где отец задержался особенно долго. Книга была большая, толстая, с яркой желто-синей суперобложкой, обернутой для пущей сохранности еще и в газету. Отец листал и листал, а Толик маялся рядом. Наконец отец закрыл книгу и спросил:

— Сколько?

Продавец, толстый, низенький, похожий на мопса дядька с бородой, что-то ответил. Отец охнул, снова открыл книгу и начал листать.

— А что ты хочешь? — развел руками продавец. — Это еще дешево…

Папироса торчала из шерсти на его лице, как поганка из травы. Толик нетерпеливо дернул отца за рукав: до края базара оставалось совсем немного, и ему хотелось быстрее добраться дотуда — так, чтобы уже можно было с чистым сердцем потребовать возвращения.

— Что? — рассеянно произнес отец. — Сейчас, Толик, сейчас…

Он с сожалением покачал головой и принялся пристраивать книгу на прежнее место под полиэтиленом.

— Это для нас слишком дорого… Подожди, Толик, я уже иду…

Продавец крякнул и посмотрел в небо, как будто спрашивая у него совета. Но небо, понятное дело, молчало. Зато в толпе возник какой-то непонятный ропот, что-то новое, отличное от прежнего делового гудения сотен спокойных голосов. Дядьки у прилавков засуетились, задергались, зашептались; вот кто-то начал собирать свои книжки в сумку, сначала неторопливо, а потом все быстрее и быстрее… вот еще один… и еще…

— Погоди-ка, парень, — вдруг сказал бородатый. — Сколько у тебя есть?

Отец полез в карман и достал кошелек.

— Да шевелись ты! — нетерпеливо подогнал его дядька. — Не видишь, что ли?

Отец кивнул и тоже заторопился, вынул сложенную в несколько раз бумажку, другую, высыпал в ладонь мелочь.

— Хрен с тобой, давай! — дядька выхватил у отца бумажки, презрительно отмахнулся от мелочи и тут же стал собираться.

— Продал, что ли? — недоверчиво произнес отец, улыбаясь своей растерянной улыбкой. — Так я забираю?..

— Бери, бери, да поскорее, пока я не передумал.

Отойдя в сторону, отец достал газету, присел и бережно завернул книгу. Руки его слегка подрагивали.

— Купили? — спросил Толик больше для того, чтобы напомнить о своем присутствии.

— Невероятно, правда? — почему-то шепотом ответил отец. — Я и сам в себя никак не приду. Ты даже не представляешь, сынок, какая это удача!

Он посмотрел на Толика смущенными от неожиданного счастья глазами, выпрямился и сунул сверток подмышку, придерживая его для верности свободной рукой. Бывший владелец сокровища уже закончил сворачивать свой лоток и теперь уходил, таща на себе рюкзак с книгами, но почему-то не по дороге, а прямо в лес, за деревья. И не он один. Впереди и сзади бородача параллельными курсами неслись другие, нагруженные огромными сумками и рюкзаками. Толпа редела прямо на глазах.

— Черт… — сказал отец. — Да это же облава… вот он почему…

— Что-что это? — переспросил Толик, не зная, как истолковать незнакомое слово. — Папа! Что такое облава?.. Папа!

Но отец будто не слышал. Странно напрягшись, он смотрел поверх Толиковой головы, поверх редеющей толпы на что-то невидимое Толику и наверняка угрожающее, если даже такие здоровенные дядьки в панике бегут от него прочь, не разбирая дороги. Он даже отпустил свою драгоценную книгу и, оставив ее подмышкой, крепко взял Толика за руку и даже притянул к себе вплотную и немного за спину.

— Папа! — повторил Толик. — Что случилось?

— Ничего, сынок, ничего… — отвечал отец, сильно сжимая Толикову руку. — Нам с тобой бояться нечего.

В голосе его не слышалось уверенности.

— Папа, больно!

Отец попятился, таща его за собой. Толик выглянул из-за отцовской ноги и увидел дядьку, несущегося по дороге прямо на них. Он был без шапки, растрепан и дышал широко открытым ртом так жадно, как будто боялся, что воздух вот-вот кончится. На боку дядька придерживал большую сумку, очевидно, очень тяжелую, если судить по тому, с какой легкостью она сбила кого-то зазевавшегося. Люди шарахались в разные стороны; еще кто-то упал от столкновения, но сам дядька ухитрился удержать равновесие. Кренясь, он попрыгал на одной ноге, зачем-то коротко взвыл и, не добежав совсем немного до Толика с отцом, свернул через канаву в лес.

И тут выяснилось, что дядька бежал не один — прямо за ним поспешали несколько милиционеров в коротких шинелях и шапках-ушанках. Конечно, налегке им было бежать проще. Самый ближний из них настиг дядьку, когда тот, скользя и цепляясь рукой за кусты, выбирался из канавы. Милиционер сделал что-то такое, отчего дядька сразу опрокинулся на спину — наверное, дернул за ворот. В воздухе мелькнули ноги в резиновых сапогах, сумка взлетела над дорогой и тяжело приземлилась, вываливая наружу книжки, как горошины из лопнувшего стручка.