Цыганки вначале притихли, но потом разом загомонили — вид Ковалевского их воодушевил.

— Начальник, начальник… Такой красивый. Покажи, откуда машину на Луну забросили. Место покажи, что с ним сделается?

Ковалевский высунулся из окна и показал в сторону шоссе — туда идите, там.

Женщины помахали рукой и повернули к шоссе. Они поверили.

Ковалевский посмотрел на Вадима. Тот стоял неподвижно, глядя поверх, куда-то в оконный проем.

— Ну вот… Трудности решены, — и улыбнулся. — Что это вы?

— Зачем вы так… Ведь они вам поверили. И дождь сейчас пойдет, — сухо проговорил Вадим.

Ковалевский секунду смотрел в голубые глаза Вадима, затем резко обернулся к окну;

— Эй… Послушайте, как вас…

Цыганки остановились.

— Я пошутил… Обманул. Это обсерватория, а не космодром, пора бы и знать. Идите лучше на автобусную остановку.

Поведение Ковалевского было для Вадима неожиданностью. Вежливому человеку не мешает поздравить профессора с возвращением. Но Вадим молчал. Он не мог понять, почему Ковалевского не было на совещании у Киреева. И еще он подумал о том, что за годы работы в обсерватории он почти не знал Ковалевского. Не потому ли, что сталкивался, в основном, с Киреевым. Изучил многие разделы радиоастрономии по книгам Киреева, конспектировал лекции Киреева… А где Ковалевский? Доктор наук, профессор, депутат, лауреат. Ученый с мозолистыми широкими ладонями. Отчего у него мозоли? От рождения? Сын крестьянина-бедняка?! Ковалевского трудно застать в обсерватории. Он то консультирует установку спецсооружения где-то в Азии, то на Севере монтирует радиотелескоп, месяцами пропадает на Алтае с особым заданием, то отправляется за границу… Странно, Вадим всегда считал, что у Ковалевского серые глаза с монгольским разрезом. Оказывается, они голубые…

— О чем вы думаете? Как ваши дела? После статьи Киреева вы почувствовали себя на коне?

— Как мои дела? Отлично! Наконец-то я начну заниматься настоящим делом… Столько времени слонялся по отделу, мозолил всем глаза, изнашивал дорогую аппаратуру, занимал радиотелескоп… Все! Теперь приступим к серьезным исследованиям. Со старым все! Начинается новая жизнь, как сказал Чехов.

Ковалевский удивленно посмотрел на Вадима. Он не понял и переспросил.

Неужели Ковалевский не в курсе событий, развернувшихся у Киреева? Вадим воспрянул духом. Он шагнул к доске и принялся доказывать, почему новая проблема при заданных условиях чрезвычайно сложна. Коричневая грудь доски покрылась рябью знаков и схем…

Ковалевский молчал. Вадим обернулся, ему почудилось, будто Ковалевского нет в коридоре. Профессор стоял спиной к доске и разглядывал дальние холмы. Вадим раздраженно бросил мел:

— Извините, Роман Степанович… К сожалению, это теория, — произнес Вадим. Злой намек. Профессор давно отошел от теории и тщательно это скрывал. Ходили слухи, что он не жаловал тех, кто пытался его в этом уличить. И жестоко мстил. Ну и черт с ним…

— Я знаю, Вадим Павлович, тема малоперспективная, — проговорил Ковалевский ровным голосом. Он не замечал ехидства Вадима. Он был поглощен своими мыслями.

— Тогда почему вы…

— «Почему, почему…» Потому! — нервно проговорил Ковалевский. — Ваш Киреев — параноик. Его мания — новый радиотелескоп для эпохальных открытий. Ради этой постройки он готов браться не только за сомнительные темы, но и таскать мешки на пристани. А что толку? Я вас спрашиваю, где смысл? Еще один параболоид…

Ковалевский ходил по коридору огромными шагами. Ему было тесно. Он задыхался. Вадим впервые видел Ковалевского таким возбужденным. И это почему-то выглядело забавно.

— Смотрите на него! Ему весело, он улыбается, — рычал Ковалевский. — Каждый считает делом чести построить инструмент своей конструкции. Оставить память! А государственные деньги кто считать будет? Что вы смеетесь, не понимаю?

— Вы пересказываете мои мысли, Роман Степанович, — пояснил Вадим, сдерживая улыбку.

— Тем лучше. Ох уж эти мне ученые-частники!

Вадим смеялся. Ковалевский перестал обращать на него внимание. Или ему нравилась подобная реакция.

— Послушайте, теоретик… Какой должна быть база радиотелескопа, чтобы всерьез конкурировать с космическим аппаратом? Скажем, для Венеры?

— В сантиметровом диапазоне интерферометр с базой в сто тысяч лямбда.

— Вот именно! То есть минимально один километр… Допустим, серьезные технические трудности, но это фундаментальная работа! А что даст киреевский инструмент? Еще десяток пухлых отчетов, интересующих только Киреева!

— Почему бы вам не выступить на Ученом совете? — прервал Вадим.

— Ни черта не получится. Весенину этот план по душе. Как же, у всех есть радиотелескоп, а у него не будет. Выкусите! Он еще деньжат подбросит…

— Простите, Роман Степанович, но вы заведующий отделом.

— Бывший.

— Что?!

— Ухожу!.. Теперь у вас будет Киреев. Единственный строитель.

Теперь Вадим не улыбался. Придется заниматься новой проблемой. И это довольно грустно.

— За город я не поеду на ночь глядя. Тем более на мотоцикле. Женщине это просто неприлично, я так считаю.