Люди забыли о недавних раздорах, обидах, приветствовали и поздравляли друг друга, обнимались, радовались. А тем временем самые догадливые сооружали на площадях трибуны, с которых демархи не замедлили высказать общую волю: диадему василевса следует водрузить на голову одного из двух – или Ипатия, племянника императора Анастасия, или его брата Помпея. Ведь и Юстин, и Юстиниан – незаконные наследники престола, они илирийские проходимцы и мошенники. Законные – Ипатий и Помпей.

Выбор пал на Ипатия и, видимо, показался всем наиболее верным и удачным. Люди не спорили: одни направились в ту сторону, где жил будущий император, другие – на форум Константина, где должна была состояться коронация.

Ипатия не обрадовало появление охлоса возле дворца. Когда же он узнал, почему к нему пришли, совсем потерял дар речи. На защиту мужа встала жена. И угрозами, и уговорами пыталась выпроводить повстанцев. Но ни на нее, ни на ее мольбы не обратили внимания: подхватили законного наследника престола на руки и так понесли к форуму Константина.

Диадемы под руками не оказалось. Вместо нее голову василевса увенчали золотой цепью, накинули на поникшие плечи пурпурную мантию и подняли на щит.

Народ ликовал.

– На ипподром! На ипподром! – слышались молодые, зычные голоса. – Пусть все видят, пусть все воздадут честь императору.

Захмелевших трудно остановить, захмелевшим море по колено. Поэтому раздумывали не долго. Снова подхватили уже коронованного императора на руки и хлынули на ипподром.

А тем временем полководцы Велисарий и Мунд звенели императорским золотом и собирали под свои знамена новые когорты и манипулы наемников. Они и положили конец восьмидневному, самому массовому в истории Византии восстанию. Застигнутый врасплох на ипподроме народ не мог выстроиться в боевом порядке, поддался, засыпанный стрелами, панике, а паника – не меч, не щит, она – прямая дорога в могилу.

– Тридцать пять тысяч погибло там повстанцев и просто народа любопытного, – закончил рассказ Констанций, – мужчин, женщин, детей и даже иностранцев, поддавшихся искушению поглядеть на небывалые события в Константинополе. Кто был на ипподроме, все полегли от стрел и мечей варваров, возглавляемых Велисарием и Мундом.

– На этом бунт закончился?

– Где там. Говорю же, не по доброй воле и не в угоду сестре двинулись мы по зимней стуже в Мезию под твою защиту, дорогой зять.

– Были причастны к заговору? – подозрительно глянул на него Хильбудий.

– О нет! Мы, сам знаешь, купцы, люди мирные и занятые. Да и довольные всем. Но секира императора не щадит сейчас никого: ни сенаторов, ни людей самого знатного происхождения. Одним рубят головы, других высылают за тридевять земель, а все имущество, земли конфискуют в пользу императора и Церкви. Вот мы и решили: покинуть Константинополь, пока нагуляется карающий меч, улягутся злоба и страх.

Хильбудий не спешил сказать «да», но и не решался отказать братьям Анастасии.

– Дома ваши уцелели от разбоя?

– Да, мы оставили там челядь.

– Было бы лучше, если бы они сгорели. Вы согласны с этим? – Хильбудий повернулся сначала к Констанцию, потом к Иоанну.

– Конечно. И все же… сам понимаешь, никто себе не враг. Куда бы мы тогда с детьми, со всем добром?

– Когда тонут, о добре не думают. А дети… детям на самом деле нужно где-то быть.

Хильбудий видел: ждут, что скажет им высокопоставленный зять, наместник Фракии и прилегающих к ней провинций – Мезии, Дакии. Поэтому и не стал злоупотреблять терпением Констанция и Иоанна. Что бы там ни случилось, они его родственники. Было бы неблагодарно не помочь им сейчас. Да он особенно ничем и не рискует. Маркианополь слишком далеко от Константинополя, до лета сюда никто не сунется. А летом Констанций и Иоанн сами не усидят здесь, подадутся на своих лодьях за барышом на багдадский и китайский рынки.

Страх, одолевавший Анастасию по ночам, быстро прошел: с одной стороны, мезийское жилище не уступало своим уютом константинопольскому, а с другой – присутствие мужа, подвластного ему войска в Маркианополе и за его пределами что ни день, то все убедительней вселяли уверенность: пережитое – позади, ему, как и всему плохому, не будет возврата. С каждым днем она становилась все веселее, а веселость возвращала ей былую привлекательность.

Хильбудий не роптал на судьбу, он даже благодарен был за то, что наградила его именно Анастасией. С нею и дни приятно коротать, и на люди не стыдно выйти. А если учесть, что пришла к нему непорочной девушкой, что является дочерью купца, который не поскупился на приданое для дочери, то что такое Феодора по сравнению с Анастасией и стоит ли ее вспоминать?..

– Ты рад, что я приехала? – спрашивала Анастасия, стараясь быть нежной с мужем.

– Признаться, благодарю охлос за то, что выгнал тебя из Константинополя.

– О!.. А если бы я погибла?

– Не нужно об этом говорить… Тогда я не только Константинополь, весь мир бы предал огню из-за мести.

– Это правда?

– Да, Анастасия. Только теперь понял: я не перезимовал бы без тебя. Или же нашел бы предлог и поехал в Константинополь… Или завыл бы от тоски.

Она слушала и молчала, цветком распускаясь от нежности и покоя.