— Вы, товарищи дорогие, мне вот что скажите, — подал голос обычно тихий, всего стесняющийся колхозник. — Зачем они такое безобразие с нами делают? Какая болячка на них напала? Мой показывает мне бутылку и спрашивает: «Какого цвета?» Я говорю: «Разве не видно? Белая». А он трах меня по рылу. Я ему было: «Но-но, вы не очень!» А он опять меня в рыло: «Какого цвета бутылка?» — «Да чего пристали, право слово! Белая, какая же еще?» — Опять в рыло. «Какого цвета!» Я вроде бы догадался и отвечаю: «Черного цвета». Засмеялся и похвалил: «Молодец! Учись глазам не верить».

— Поставили, значит, тебя на карачки? — покривился в улыбке желчный, страдавший гастритом председатель колхоза. — Научился белое черным называть? Затем и делают безобразие.

— Это-то я понимаю, — сказал тоскливо колхозник. И вдруг обиделся. — И вас научат на карачки становиться. Вы мне ответьте — причина и надобность этому какая? И что нам делать остается?

— Бороться! — строго ответил доктор. — И верить! Главное — верить!

— Круговую оборону надо занять! — почему-то выставил сжатый кулак красноармеец. — Фашизм вовсю наступает!

— Стой, стой! Какой фашизм? С какой стороны наступает? — спросил председатель. — Ты про что говоришь?

— Я лично помаленьку разбираться начинаю! — улыбнулся со скромной гордостью красноармеец. — Мой следователь, товарищ старшин лейтенант, точно мне объяснил. Теперь в моде японская система диверсий. Называется москитная система. Налетают со всех сторон и действуют по мелочишке, комариными укусами, Там анекдотик про колхозные трудности расскажут, здесь гайку в мотор сунут, а то и ручку от бачка в уборной оторвут. А что? Тоже вредительство!

— Та-ак! — зловеще протянул председатель колхоза. — Ты-то за что сидишь? Ручку в сортире оторвал? Сознавайся! — Все мы засмеялись. Паренек смутился и по-мальчишечьи покраснел.

— Ишь, как объяснили тебе! Москиты! Это значит все кругом враги, значит, не верь народу и друг другу не верь? — Печник сожалеючи вздохнул. — Зарапортовался ты, парень.

— И красного бойца на карачки поставили, — жалобно сказал колхозник.

— Тут похуже! — махнул безнадежно рукой председатель. — Отраву бойцу в душу вливают. Теперь никакой он не боец.

Красноармеец молчал, потупившись, то и дело вытирая ладонью нос. Разгребая пятерней миклухо-маклаевскую бороду, геолог сказал задумчиво:

— В тайге и тундре приходилось с лютыми волками встречаться. Ну, тут главное — гляди, чтобы он на горло не кинулся. И теперь мы как в тайге, остерегайся, не вцепились бы в горло, — поглядел геолог на красноармейца.

— В душу то есть? — спросил, оробев, колхозник.

— Вот-вот!

— Да бросьте вы антимонию разводить! Отраву в душу влили! Тоже мне! Тут такая бражка подобралась, что и душу вытрясут, и у лысого на плеши вошь найдут. А кто за нас заступится? Ведь мы прокаженные!

Это вмешался в разговор капитан-танкист, всегда злой, со всеми резкий. Ну да ведь ему и досталось сверх меры. Он по непонятным причинам задерживался в Шпалерке, его уже судил трибунал и дал 15 лет. На маневрах Тухачевский, проезжая мимо его домика, попросил напиться. Жена капитана пригласила маршала в комнаты и угостила домашним квасом. Вот и все преступление.

— Мне вот дали «полную катушку» ни за понюх табаку, — продолжал танкист, — а в «Красной звезде» напечатали: «Приговор оглашен. Бурные аплодисменты».

— Я бы их, сукиных сынов, за это такими словами покрыл, никакая газета не напечатает! — рассердился печник.

— Кого покрыл бы? — закричал танкист. — Ну кого, кого? Крой всех подряд, с самого верха до низа. Все кругом сукины сыны!

— Перестаньте! — резко сказал доктор. — Не все кругом сукины сыны.

— Откуда это видно?

— Со звезды. А вы со своей колокольни смотрите.

— Берите выше! Я с высоты моих пятнадцати лет смотрю. Ну, а что с вашей звезды видно?

— Вам указательный палец нужен? Извольте! А кто сейчас пашет, сеет, сталь варит, новые железные дороги прокладывает, новые электростанции воздвигает? Тоже сукины сыны?

— Дом горит, а часы ходят, — язвительно улыбнулся танкист. — С этим я, пожалуй, соглашусь.

— Вы вот о чем подумайте, товарищи, — тихо сказал сидевший на полу, на свернутых одеялах, начальник депо. Он все еще не мог стоять на своих распухших ногах. — Со смерти Ленина прошло тринадцать лет, а будто столетие пролетело. Сколько сделано! Сколько побед! И не легкие были эти победы. Это, так сказать, биография страны, а ее никому не зачеркнуть.

— Это и биография людей! — крикнул танкист. — А этих людей начисто зачеркивают! Для них бульдозер уже могилы роет!