11.00 – У Бранденбургских ворот обстановка снова осложняется – на этот раз с западной стороны. В этом месте гребень стены очень широк, достигая полутора-двух метров (по замыслу ее строителей она должна была в этом месте выдержать таранный удар танка). Западноберлинцы, прежде всего молодые люди, вскарабкались на гребень и не собираются спускаться. Между тем руководство ГДР требует восстановить порядок на границе – существует опасность, что люди со стены попытаются перейти на территорию Восточного Берлина (действительно, такие попытки время от времени предпринимаются). Министр обороны Хайнц Кесслер непрерывно звонит послу и настоятельно просит воздействовать на союзнические власти в Западном Берлине. Посол поручает мне заняться этой проблемой. Позже выяснилось, что и правящего бургомистра Вальтера Момпера одолевают опасения по поводу возможных инцидентов у Бранденбургских ворот и на Потсдамской площади, где гребень стены также достаточно широк, чтобы на нем стояли люди. Он еще ночью обратился к посланнику США в Западном Берлине Гарри Гилмору с просьбой разрешить западноберлинской полиции подойти вплотную к стене, то есть пересечь фактическую секторальную границу – иначе-де утихомирить разбушевавшуюся стихию представляется затруднительным. Поэтому мой звонок Гилмору падает на хорошо подготовленную почву (звоню я по допотопной прямой телефонной линии, соединявшей посольство непосредственно с союзническим узлом связи в британском секторе еще с конца 40-х годов; обычная телефонная связь между Восточным и Западным Берлином парализована обилием звонков или попросту отключена). Гилмор проявляет полное понимание и только спрашивает, не будет ли ГДР против того, чтобы полиция Западного Берлина в целях наведения порядка перешла белую линию [107] . Я сразу отвечаю, что не будет. Через несколько дней один из заместителей министра иностранных дел ГДР дружески попеняет мне, что я не провел консультации с его ведомством по этому вопросу. Однако напряженность обстановки не допускала потери времени.

Последовавшие за нашим с Гилмором телефонатом действия западноберлинской полиции просты, но эффективны. Служебные полицейские автобусы выстраиваются вдоль стены сплошной цепочкой, бампер к бамперу, в обеих невралгических точках, перекрыв доступ к стене для пополнения «стояльцев». Этих последних вежливо и даже где-то нежно уговаривают спуститься на землю и отойти за белую линию. В последующие дни ситуация стояния на стене периодически повторяется, но уже в значительно меньших масштабах – и сразу же пресекается заботами западноберлинской полиции. В целях отвлечения внимания от опасных точек англичане направляют в места скопления народа вблизи стены полевые кухни с бесплатной раздачей солдатского гуляша. Окончательно напряжение спадет лишь в воскресенье 12 ноября, к утру которого саперы ННА ГДР проделают на Потсдамской площади широкий пролом в стене, заасфальтировав подходы к нему с обеих сторон. Этот новый КПП (точнее, пункт бесконтрольного перехода границы) начнет функционировать в присутствии обер-бургомистра Восточного Берлина Эрхарда Крака, который будет первым официальным лицом ГДР, вышедшим «на люди» в эти беспокойные дни.

12.00 – Делегации ФРГ в Варшаве поступает информация о том, что Вальтер Момпер назначил на 16.30 текущего дня митинг перед Шенебергской ратушей, на котором якобы должен выступать и канцлер. Коль взбешен: с ним никто не консультировался. Даже в Бонне ничего не знают об этом решении Момпера. Канцлер считает, что столь раннее начало митинга должно, по мысли организаторов, помешать ему принять участие в мероприятии – остается слишком мало времени, чтобы вовремя прибыть в Берлин. Отсутствие же главы правительства на митинге по такому поводу имело бы катастрофические последствия для него во внутриполитическом плане. Ситуация осложняется тем, что Коль не может лететь в Берлин прямо из Варшавы, поскольку авиация ФРГ не имеет права пользоваться берлинскими воздушными коридорами, тем более что канцлер по своему статусу использует для полетов только самолеты бундесвера. Начинаются лихорадочные переговоры с послом США в Бонне Верноном Уолтерсом по телефону, в результате которых утверждается следующий маршрут: Коль летит своим самолетом до Гамбурга, там он пересаживается на военную американскую машину, которая и доставляет его в Берлин.

12.20 (14.20 по московскому времени) – ТАСС распространяет комментарий к событиям прошлой ночи в Берлине. Это первая публичная реакция официального характера с советской стороны. В комментарии содержится согласие с позитивными зарубежными откликами на открытие КПП стены и подчеркивается, что Советский Союз, разумеется, поддерживает принятые правительством ГДР меры: Берлинская стена была «символом раскола Европы»; ее устранение «облегчит строительство общего европейского дома». Час спустя с прессой встречается заведующий отделом печати МИД СССР Г.И. Герасимов, который подтверждает оценки, данные ТАСС. Он говорит, что решение об открытии границ было суверенным актом ГДР и что новые правила носят разумный характер. Они не означают исчезновения границ, а являются частью принимаемых мер по стабилизации обстановки.

Возможно, что у кого-то в Москве и были какие-то сомнения по поводу событий ночи с 9 на 10 ноября, но верх одержала позиция одобрения действий руководства СЕПГ. Наиболее выпукло эту позицию формулирует помощник генерального секретаря ЦК КПСС по внешней политике А.С. Черняев в дневниковой записи от 10 ноября: «Рухнула Берлинская стена. Закончилась целая эпоха в истории «социалистической системы». За ПОРП и ВСРП пал Хонеккер [108] . Сегодня пришло сообщение об «уходе» Дэн Сяопина и Живкова. Остались наши «лучшие друзья»: Кастро, Чаушеску, Ким Ир Сен, ненавидящие нас яро. Но ГДР, Берлинская стена – это главное. Ибо тут уже не о «социализме» идет речь, а об изменении мирового соотношения сил, здесь конец Ялты, финал сталинского наследия и разгрома гитлеровской Германии... Вот что «наделал» Горбачев. Действительно, оказался велик, потому что учуял поступь истории и помог ей войти в «естественное русло»» [109] .

12.30 – Кренц прерывает дискуссию на пленуме ЦК СЕПГ экстренным сообщением: «Товарищи, неожиданно возникло очень сложное положение. Ситуация в столице, в Зуле и других городах чрезвычайно обострилась. Распространяются паника и хаос. Рабочие покидают предприятия. Сотня трудящихся на заводе электромеханики в Каульсдорфе прекратили работу. На берлинском электроламповом заводе стоят несколько конвейерных линий в цехе ламп высокого давления. Рабочий режим городского хозяйства удается поддерживать ценой больших усилий. В Потсдаме многие трудящиеся также временно или на длительный период покидают предприятия, чтобы оформить в районных отделах Народной полиции разрешение на поездку в ФРГ или Западный Берлин. Обращает на себя внимание усиленная скупка дорогостоящих товаров народного потребления. Среди партийного актива господствует непонимание в отношении решений о возможности поездок. Из Эрфурта сообщают о большом скоплении народа на КПП Варта. Товарищи сильно обеспокоены, поскольку никто не в состоянии предвидеть экономических последствий и результатов. Преобладает мнение о том, что начинается распродажа республики. Граждане, имеющие «форум-чеки» [110] , требуют их обратного обмена в марки ФРГ. В округе Шверин усиленно снимаются средства со сберегательных счетов. В сберкассах округа Дрезден наблюдается большое скопление вкладчиков. С КПП Ляйстунген в округе Эрфурт только что сообщили, что легковые автомашины образовали трехкилометровую пробку. Западноберлинская радиостанция «100,6» призвала к участию в общеберлинском митинге в 19.30 на Брайтшайд-плац в Западном Берлине. Товарищ Модров и товарищ Шабовский немедленно установят контакт с председателями блоковых партий, чтобы незамедлительно сформировать правительство. Необходимо найти способ, чтобы это правительство могло начать действовать еще до того, как будет избрано. Это должно быть дееспособное правительство» [111] .

С места вносится предложение ввиду остроты положения завершить обсуждение заключительного документа пленума, чтобы каждый мог вернуться на свое рабочее место. Но дебаты продолжаются.

14.30 – Коль вылетает из Варшавы в Гамбург. Тем временем удалось сдвинуть начало митинга у Шенебергской ратуши на полчаса – он начнется в 17.00. Американский военный самолет оказывается неожиданно маленьким, в нем едва-едва умещаются самые доверенные лица из команды канцлера. Напротив Коля, почти соприкасаясь с ним коленями, сидит его верный помощник по внешней политике Хорст Тельчик. Канцлер работает над проектом речи, которую он собирается произносить на митинге.

17.00 – Прибывшего к Шенебергской ратуше Коля собравшиеся на митинг (около 50 тысяч человек из обеих частей Берлина) встречают оглушительным свистом. Выясняется, что партийная организация ХДС Западного Берлина назначила на этот же вечер отдельный митинг своих сторонников на Брайтшайд-плац (у «Церкви поминовения» по соседству с Курфюрстендамм). Это явный просчет, и вышедший из себя Коль не скрывает своего гнева.

Открывающий митинг Момпер вновь говорит о немцах, как о «самом счастливом народе в мире» и о «дне свидания» немцев с Востока и Запада. Он подчеркивает, что «сейчас в ГДР пишется захватывающая глава германской истории. Эту главу пишет сам народ ГДР». (Канцлер и его окружение очень недовольны тем, что Момпер говорит о «народе ГДР».) Выступающий вслед за ним Вилли Брандт расценивает события минувшей ночи как подтверждение того, что «противоестественное разделение Германии не сохранится», что «ныне срастается то, что составляет единое целое» и что «Берлин будет жить, а стена падет». Министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер тщательно избегает в своей речи всяких намеков на объединение Германии и заверяет всех её соседей в том, что они и в дальнейшем не должны опасаться немцев. Появление Коля перед микрофоном вновь вызывает громовой свист митингующих, но канцлер продолжает говорить. Он призывает к спокойствию и обдуманным действиям, к «отказу следовать радикальным лозунгам и призывам» и «осторожному, шаг за шагом, нащупыванию пути в совместное будущее». Он единственным из ораторов благодарит «наших американских, британских и французских друзей за поддержку и солидарность, которые в последние десятилетия были необходимы для обеспечения свободы свободной части Берлина». При этом Коль не забывает и М.С. Горбачева, которого он заверяет в «своем уважении». Слова «воссоединение» он не произносит, но говорит о «моральном долге работать ради единства нашей германской нации».