Дик был пьян. Он качал камышовую люльку с младенцем.

— Приходит суббота, опять призывает меня святой отец. — Толстый мужик, в солдатских обносках, в сплошь залатанных кожаных штанах и босой, распускал вдоль березовые плахи. — Женись, такой-сякой, козлище, Господом проклятый, и спускает с меня тем же вечером шкуру… — он с грохотом обрушил топор… — За то, что я на Николу-Мученика съел голубиное яйцо.

— Зачем же ты его ел? — Дика мучила икота.

— А я и не ел… пусть им грешник подавится, этим яйцом… Ну, шкура-то одна, я и женился…

Солдаты в очередной раз обрушили кружки на стол. Ребенок взвыл в колыбели.

Дик толкнул люльку.

— Бьет он тебя?

Женщина из-за крика не услышала, насторожилась.

— Бьет он тебя?

Женщина услышала, от этого обрадовалась и радостно закивала. Мужик довольно захохотал. Неожиданно Дик рассердился, поднял полено и пошел на мужика. Тот отбежал к дверям. С поленом в руке и жбаном пива под мышкой, Дик двинулся за ним и вышел на крыльцо. Темнело. Шел дождь. Мужик исчез. Дик, забыв о мужике, с удивлением посмотрел на полено в своей руке. Он накинул на голову чей-то дырявый плац и, качаясь, широко разбрасывая руки, побежал через двор к темнеющей башне.

От горячей воды поднимался пар, и лысая голова сэра Дэниэла, торчащая из воды, была похожа на голову грешника в аду. Во всяком случае, так казалось Дику. Через решетчатое окно Дик видел дядюшку, который мылся в огромной деревянной бочке. Дядюшка что-то сказал солдату, и тот принес большой жбан с пивом и стал поить торчащую дядюшкину голову.

Дику это показалось очень смешным, он закрутил головой, приглашая кого-нибудь посмеяться с ним вместе. Но никого не было и быть не могло, потому что Дик висел на стене башни в четырех метрах от земли. Икая и хихикая, он полез выше. У длинного узкого окна Дик устроился поудобнее и запел песню, которую только что пели в караулке, песня не получилась, и он захрюкал поросенком. Напугав, как он думал, Джоанну, Дик заглянул внутрь. Низкая комната, наполовину занятая деревянной лежанкой, была пуста. Впрочем, об этом он мог только догадаться.

Бычий пузырь был менее прозрачен, чем стекло в окне у дядюшки. И предметы в комнате теряли очертания.

— Ты что? — Джоанна появилась откуда-то сбоку.

— А что? — он победно заулыбался.

— Как это ты залез? — она приподнялась на цыпочках, чтобы посмотреть, как и на чем Дик держится. Дик обхватил коленями балку, на которой сидел, раскинул руки и закачался, делая вид, что сейчас сорвется. Джоанна испуганно ойкнула. Дик опять расплылся в улыбке, но икнул. Джоанна уставилась на небо, будто увидела там что-то.

— Открой окно, — Дик подергал решетку.

Она потрясла головой.

— Почему?

— Потому…

— А я принес гусятины… — он достал из-за пазухи кусок гусятины, завернутый в капустный лист. Покрутил с сожалением и сам впился зубами.

— Знаешь, что это за комната? Здесь я родился… вон на той лежанке.

Джоанна быстро прошла в глубину комнаты, схватила с лежанки что-то холщовое, сунула под пуховик. Она была закутана в одеяло, из-под него мелькнули голые ноги.

Внизу открылось решетчатое окно, двое слуг принялись вытаскивать воду; она звонко плюхалась на землю прямо под Диком. Оба давились от смеха. К окну подтянули бочку, вылили, и окно захлопнулось.

Дик надавил пальцем на бычий пузырь.

— Выпил немного, — объявил он, — кварты три черного. После трех на мне даже незаметно. Открой окно.

Джоанна, вернее, ее тень затрясла головой.

— Открой. Я же женюсь на тебе…

В караулке по-прежнему хохотали, орали солдаты. Там под дождем уютно светились окна. К подножию башни подошла белая бородатая коза, вздохнула и, подогнув ноги, легла под навес.

Дик сильно ткнул пальцем в заткнутый пузырем квадрат окна, пузырь треснул. Оба захихикали. Дик повертел пальцем, расширяя отверстие.

— Тепло у тебя, — он просунул руку, — холоду напущу, — объявил он неизвестно кому и попытался поймать Джоанну за палец.

В караулке, где пели, бухнула дверь, вышел солдат.

Дик схватил Джоанну за руку, запыхтел и принялся сильно мять, глядя в сторону Потом подтянул ее к решетке, запустил руку в одеяло, в которое она куталась, и замер на своем насесте.

Между тем солдат колобродил во дворе, что-то бормотал, кому-то угрожал и обещал во всем разобраться. Неожиданно он поднял голову и уставился на башню. На фоне слабоосвещенного окна прилепившийся к стене Дик в огромном плаще был похож не то на большой нарост, не то на гигантскую птицу. Солдат затряс головой, как собака, стараясь прогнать видение, но видение не пропадало. Он похлопал в ладоши и два раза крикнул «кыш!». Затем, раскачиваясь и ругаясь, он отыскал в дровянике длинный шест и попытался поддеть снизу Дика. С третьего раза ему это удалось. Он уперся шестом Дику в зад и поднатужился.