Я устроился поудобнее — лег на живот и оперся на локти, чтобы не помять накрахмаленный воротник, — и начал читать.

Иногда мир становится очень славным местечком.

Астерикс и его друг Обеликс только-только пришли в Карнутский лес, когда я был вынужден спуститься с небес на землю, потому что услышал, как Мико во весь голос зовет меня. Я встал на колени и обернулся. Потемнело, я не заметил, что наклонялся все ниже и ниже к страницам, потому что свет уходил. В окно колотили капли дождя, и я подумал, каково будет бежать по темным холодным улицам, да еще и мокнуть.

Я поднялся, взял свою книгу, прижал ее к груди и побежал. В центральной комнате было еще темнее.

Когда я пришел, Мико и Санни вовсю ссорились. Санни ревела. Я посмотрел на нее и остолбенел: оказалось, она сняла юбку и набила ее книгами и теперь сидела с совсем-совсем голыми ногами, до самых трусов.

— Нам надо путешествовать налегке, а они очень тяжелые! — втолковывал ей Мико. — Нельзя взять все!

— Мы должны, — ответила она. — Эти книги нам нужны!

Она встала и подняла юбку. Оттуда выпала «Книга оливковой феи». Я пригляделся и увидел, что Санни забрала все разноцветные книги. Мико сердито нагнулся, схватил «Книгу оливковой феи» и уставился на нее.

— Ерунда какая-то, — сказал он. — Кому нужна книга про оливковую фею?!

— Дурак, это не про оливковую фею! [80] — завизжала Санни. — Там куча разных историй! Вот смотри!

Она выхватила у него книгу, открыла ее и снова сунула ему под нос. Я бочком подошел поближе и заглянул туда. Так и было: Санни показала нам страницу, где перечислялись все истории в книге. Историй было много: про рыцарей, про волшебство и про всякие незнакомые вещи. Если читать по одной истории за вечер, книги хватит на целый месяц. Так что, в каждой книге месячный запас историй?!

Мико прищурился на страницу и, похоже, что-то решил.

— Ладно, — согласился он. — Только тащить сама будешь. И смотри не ной, что тяжело.

— Не буду, — ответила Санни и задрала нос.

Тут Мико посмотрел на меня — и начал все с начала.

— Нельзя эту брать! — заорал он. — Она слишком большая, и вообще это только одна книга!

— Мне другой не надо, — ответил я. — Сам-то берешь все, что хочешь!

С этим было не поспорить. Мико так набил свой камзол книгами, что выглядел будто беременный.

Мико что-то пробормотал, но отвернулся, а это означало, что спору конец.

— Ладно, все равно пора идти.

Мы пошли — но посредине первого же пролета из юбки Санни выпали три книги, и нам пришлось ждать, пока Мико отстегивал от всех наших костюмов все английские булавки и закалывал пояс юбки. Мы были уже почти на третьем этаже, когда Санни выпустила юбку и все ее книги так и посыпались на площадку с самым громким грохотом во вселенной. Мы побежали вниз следом за ними и собирали их, встав на колени, когда послышался совсем другой шум.

Это было шипение — как будто кто-то натужно втягивал воздух сквозь щели в зубном протезе — и позвякивание — вроде связки ключей, потому что это и была связка ключей. Мы повернули головы.

Наверное, он не слышал, как мы пробегали мимо него по пути наверх. Мы тогда не разговаривали, только бежали, а у него уши совсем заросли волосами, а в одном к тому же была какая-то розовая пластмассовая машинка. А может быть, он просто так увлекся — как я своей книгой, — что не заметил нас. Только он не читал.

В его части библиотеки не было книг. На полках находились лишь старые журналы и кипы пожелтевших газет. Газеты не валялись, скомканные, в старых коробках — в другом виде они нам никогда не встречались, — они были аккуратные и разглаженные. Только почти все лежали на полу, словно опавшие листья — сотни, тысячи больших листьев, — горы по щиколотку высотой, и на каждом из них был квадратик, расчерченный на черные и белые клетки вроде как для шашек, и в белых квадратиках были напечатаны цифры и написаны карандашом какие-то слова.

Тогда я не знал, что такое кроссворды, но старик ходил сюда много лет — наверное, с тех самых пор, как все рухнуло, — и много лет перебирал все эти журналы и газеты, выискивал все до единого кроссворды и все решал. Поднимаясь на ноги, он уронил огрызок карандаша и оскалился на нас, показав три коричневых зуба. Глаза за стеклами очков были такие огромные-преогромные, чересчур увеличенные линзами и полные безумной ярости. Старик двинулся к нам через груды газет быстро и легко, словно паук.