Проснувшись в субботу рано утром, я задумался о своей роли как эмиссара Филби, и чем дольше думал, тем более сомнительной она мне казалась: сосед, запутавшийся в паутине аномального увлечения. Вот я натягиваю теплые носки и сонно спотыкаюсь по кухне, волоконца тумана тянутся через подоконник, за мокрыми стеклами призрачно маячат гемлоки, — а в это время корабль Огастеса Сильвера переваливается с волны на волну где-то в Тихом океане, приближаясь к проливу Золотые Ворота с полным трюмом драконьих костей. Что я скажу Сильверу? «Меня прислал Филби»? Или как-нибудь позагадочней: «Привет от Филби». Может, в этих кругах при встрече принято просто подмигнуть, или сделать особый знак, или напялить специальную кепку с футовым козырьком и вышитым спереди глазом в пирамиде. Я чувствовал себя полным дураком — но я же обещал Филби. На рассвете в его гараже уже горел свет, и посреди ночи меня разбудил металлический визг, резко смолкший, а затем я услышал злорадный гогот Филби и обрывок песни.

Мне было поручено поговорить со старым китайцем по имени Вунь Ло в забегаловке на углу Вашингтон-стрит. Филби назвал его «связным». Я должен был представиться другом капитана Огастеса Сильвера и ждать дальнейших указаний. «Указаний» — что это, черт побери, за жаргон? Прошлой ночью, под тусклой лампой, такой разговор казался разумным, совершенно правильным; на промозглом рассвете же — смехотворным.

Поездка заняла без малого шесть часов, по извилистой прибрежной дороге, местами осыпавшейся после зимних дождей. Из скалистых бухточек поднимался туман и стлался по склонам, заволакивая серым покрывалом набрякшие от росы полевые цветы и прибрежные травы. Из мглы проступали серебристые частоколы изгородей с тут и там насаженными на жерди коровьими или козьими черепами, и пролетали мимо почтовые ящики — по шесть-семь ржавых коробок на столбах, опасно накренившихся к морю бок о бок с перекрученными кипарисами, будто приготовившимися прыгнуть с обрыва.

Время от времени без малейшего предупреждения туман рассеивался, и в мгновение ока передо мной возникала километровая полоса абсолютно чистого шоссе — неестественно четкого, кристально ясного, по контрасту с предыдущей размытостью. Или же вдруг открывалась дорога в небо, противоположный конец которой, обмакнутый в переливчатую лазурь, выглядел далеким и недостижимым, как конец радуги. Поперек одной такой дороги, объявившись в фокусе, может, секунды на три, неуклюже прохлопал крыльями некий силуэт — возможно, огромной птицы, летящей будто против сильного порывистого ветра низко над стелющимся туманом. С тем же успехом это могло быть что-то совершенно иное, гораздо выше. Дракон? Какое-нибудь из творений Сильвера, гнездящихся в густых изумрудных лесах Берегового хребта? Кто его знает. Но, как я уже говорил, летело оно с явным трудом (от старости?), и у меня на глазах что-то от него отвалилось (кусок крыла?) и, бешено крутясь, упало в море. Может, просто смелая цапля выронила веточку, которую несла в гнездо. Туман тут же сомкнулся, или, вернее, машина проскочила узкую прогалину, и шанс опознать, изучить это существо был упущен. Можно было, конечно, повернуть машину и немного проехать назад, но едва ли опять так же развиднеется, а если и развиднеется, наверняка летун уже скрылся. Так что и дальше я рулил как рулил, выписывая вслед за дорогой виражи между заросшими секвойей холмами, которые вполне могли сойти за искусные декорации, развешанные вдоль призрачного края Первого шоссе на скрытых в тумане крюках. И вот почти без предупреждения мокрый асфальт развернулся в широкую автостраду, а та продолжилась гудящим пролетом моста Золотые Ворота.

Внизу беззвучно боролись с приливом несколько суденышек. Не на одном ли из них плывет Огастес Сильвер, медленно, но верно приближаясь к Эмбаркадеро? Да нет, вряд ли. Судя по виду, это были рыболовецкие суда с полными трюмами кальмаров, креветок и пучеглазых окуней. Я доехал до окраины Чайна-тауна, припарковал машину и нырнул в толпу, которая текла по Джексон-стрит и Грант-авеню к Портсмут-сквер.

Праздновали китайский Новый год. Густо пахло миндальным печеньем и туманом, жаренной на гриле уткой и порохом, чесноком и водорослями. Над головой каскадами крошечных огненных брызг взрывались ракеты, одна из них полетела с горящим фитилем прямо вдоль Вашингтон-стрит, ввинтилась, рассыпая искры, в стену антикварной лавки и недвижно рухнула на тротуар, будто застеснявшись собственного фиглярства. Дым и грохот шутих, роенье толп и все сильнее грызущее под ложечкой ощущение бессмысленности этой затеи погнали меня по Вашингтон-стрит, пока я не ввалился в задымленный дверной проем узкого трехэтажного ресторанчика. Назывался он «Сам-Ву» [30] .

Повара в белых халатах рубили овощи. Шипели котлы-воки. На прилавке источали пар до нелепости гигантские чаши с белым рисом. Со сковородки на меня, мигая, уставилась рыбья голова с добрый арбуз величиной. А за столиком из хромированной стали и потертой формайки сидел мой связной. Ошибки быть не могло — Филби описал его удивительно точно. Седая борода свисала до самой столешницы, костюм в тон бороде был велик размера на три, а свой прозрачный бульон китаец прихлебывал так механистично и целеустремленно, будто отправлял некий ритуал. Я подошел к нему, пытаясь задавить в корне всякое смущение.

— Я друг капитана Сильвера, — сказал я с улыбкой и протянул руку.

Китаец поклонился, тронул мою ладонь расслабленным пальцем и, встав из-за стола, двинулся вглубь ресторана. Я последовал за ним.

Хватило нескольких секунд, чтобы понять: моя поездка оказалась совершенно напрасной. Кто ж его знает, где сейчас Огастес Сильвер? В Сингапуре? На Цейлоне? В Бомбее? Буквально два дня назад ему отправили на Восток некие травы. Я тут же осознал весь идиотизм ситуации. Какого черта я делаю в Сан-Франциско? Было нехорошее ощущение, что пятеро поваров за дверью потешаются надо мной и что старый Вунь Ло, глядящий сейчас на улицу, возьмет и попросит денег — пятерку, только до зарплаты. Я же друг Огастеса Сильвера, так?

Тут я заметил старую фотографию, висевшую над облицованным плиткой очагом, и временно забыл о своих тревогах. Карточка изображала странный бидонвиль где-то на северном побережье. Пейзаж был затянут туманом — не густым, но скрывающим детали рельефа, и фотографировали явно в сумерках, судя по длинным черным теням, отбрасываемым невероятными лачугами. На краю Тихого океана виднелась верхушка маяка, чуть ниже в темных волнах стояли на якоре кораблики. Странный пейзаж, и вдвойне странный оттого, что я был совершенно уверен: маяк, загибающаяся к нему коса, зеленая бухта в окружении кипарисов и эвкалиптов — это мыс Лос-Рейес. Но также я был уверен, что этого бидонвиля там не было, не могло быть.

Длинными неровными рядами, готической лестницей лачуги спускались к самой воде, и я был готов поклясться, что все они построены из останков драконов, огромных крылатых рептилий — из жести и меди, из кожи и костей. Одни косо опирались друг на друга, словно карточный домик, другие взгромоздились на бочки из-под топлива или перевернутые деревянные поддоны. Вот просто изломанное крыло и треугольник тени под ним, а вот почти целый экземпляр, за вычетом, полагаю, того главного, что давало ему жизнь. Вот дымящийся котел, а рядом — китаец, может быть сам Вунь Ло, и Огастес Сильвер.