Но, однако, собрание множества породили во мне представление и сохранение представляемости. И боязнь за утерю ее вызывает во мне борьбу со смертью, что и выражается сохранением в себе вне-лика всевозможными средствами.

Возможно, в этом <нужно> искать смысл стремления к монументу, сохранение знаков отличия друг от друга наций и Государства, что возможно достигнуть через накопление веса в форме, выражающей мое «Я». Сознание таковых ограждений, оберегающих целостность «Я», существует во всякой деятельности человека, которая только и занята самосохранением себя своими изобретениями, сохраняет свою целостность ими.

Но, с другой точки зрения, возникает вопрос, что такое целостность сохраняющегося «Я» во множестве, представляющем нацию, Государство, общество? По отношению чего оно целостное? Отвечая на этот вопрос, мне, во-первых, кажется, <что> целостность нации или чего-либо другого состоит из разнообразных, условно весомых скоплений частиц, равно никогда не изменяющихся в равенстве между собой в бесконечно малом или большом; и для того, чтобы равенства достигнуть, должна быть выдвинута какая-то условность видимостей скоплений неизмеримых явлений. Так, например, «Земля» — индивидуальная условность как видимость целого единого; подлинность же ее, скажем, «песок» как мировое равенство элемент<ов> или равенство, из которого существует условная видимость. Тоже и всякая «нация» условность — подлинность ее будет «люди».

Таким образом, уничтожение нации — уничтожение видимости, уничтожение условности, «люди как единство» остаются в равенстве между собой. Люди в целом мире люди, незыблемы и неразделяемы. Уничтожение Земли — не уничтожает «песчинки» как подлинность мира, уничтожение наций — не уничтожает людей, подлинности человеков.

Следовательно, сохранность каждого «Я» — сохранение не подлинности, а условности и искусственности, так как и каждое «Я» — маленькая или большая видимость, состоящая из равенства множества, составляющего ее.

Возможно отсюда рассматривать и религию даже по признакам самих храмов. Например, византийская архитектура храмов указывает на скопление веса в центре, противопоставляет себя распылению, она в себе замыкается, тогда когда готика исходит из центра, устремляется как бы в Мировую подлинность, творится в ней и хочет раствориться. Молитвы молящихся в готическом храме уносятся ввысь или наружу, в византийском храме остаются в себе. Личность во втором случае, хотя и имеет в виду Бога, в котором хочет раствориться, остается замкнутой в себе; в <первом> случае растворяется тут же. Византийский храм есть монумент замыкающийся, готический раскрывающийся, «Я» молящегося в первом случае не растворяется, во втором растворяется.

Такую же или подобную параллель возможно видеть и в техническом Искусстве инженера — растворяющегося, никогда не замыкающегося в предмете своего изобретения, всегда уходящего из одного весомого совершенства в другое. Инженер вечно исходит <из вещи,> и вещи его не вещи замыкающиеся; <он> раскладывает, распыляет вес, растворяет себя в нем. Происходит действие исхождения сил из целого в распыленность, причина его растворения впереди как Мировая подлинность, куда его уносит, и в вихре исхождения <он> растворяется [сам] в последующий вид. Если мы примем мир как явление вечных нахождений, то инженерное Искусство будет подлиннее, нежели статический монумент. Но если статика, как и похождение движений, условнее явления, то оба будут неправы, тогда останется мир как беспред<метность> инженера <тай>.

Ценности не существует вечной, это доказывает завтрашний день; ценности же, созданные в Искусстве, доказуются в завтрашнем дне, утверждая вчерашнее и <в> будущем. Но если существует исхождение, то вчерашние ценности остаются простой скорлупой, из которой вышла новая форма.

Говоря дальше о весе, я обнаруживаю двойственное положение во всех Государственных строях общежития. С одной стороны, Государство как система не что иное, как система распределения веса, <и,> как всякая система, не может размещать в себе вес двойственно. Новая стройность весового распределения изменяет систему. Государство в данной системе, как и Религиозная система, ограждает свои системы от их видоизменения; <оно> стремится всякое силовое исхождение в его монументе уничтожить. Всякая попытка изменить карается тюрьмой и лишением жизни (политическое исхождение). Религия карает пеклом религиозное исхождение.

Для утверждения своей системы в целом изобретается и соответствующее просвещение, освещающее задачу данно<й системы>; затемняя прошлое и будущее, всякое просвещение средство, {увеличивающее всякое исхождение; для него опасно как прошлое, так и будущее.

Каждая политическая, как и <всякая> другая система, обещает народу известные блага, и каждая из них стремится их установить навсегда как незыблемый монумент. Без блага народ не двинется с места, поэтому предмет как благо всегда на скрижалях вождей.

Но во всякой системе Государства существует техника. Это то, что не имеет границ в Государственных системах, ее изобретение вне Государств, оно свободно. Если бы перекинулось все общежитие в изобретение, оно освободилось бы от всяких границ, вождем которых является наука, и само Государство как политическая система потеряло бы свой смысл.

Техник, инженер, изобретатель может служить примером <для> изо-бретател<ей> Государственных систем своим вечным видоизменением и отрицанием прошлой системы. Подлинность Государства в развитии, но не ограничивании; политическое <же> Государство ограничивающее, научное вне границ.